понедельник, 15 февраля 2010
Название: ПРОСТИ
Автор: мышьбелая
Пейринг: хилсон
Рейтинг: от
PG до
R и
NC-17 Жанр: ангст, джен и AU, то есть вариация на тему «как могло быть, если бы».
Саммари: Уилсон ищет Хауса.
Время действия: Эмбер умерла, Уилсон уволился, что было потом. Учтите, что Кадди – еще «старая» Кадди.
От автора: довольно большой текст. Я героев туда загнала, мне их оттуда и доставать.
Он проснулся, как и часто в последнее время – с чувством утраты.
читать дальшеЕще несколько минут после пробуждения он помнил, как было больно во сне, помнил отчаяние, накрывшее его, и как захлебывался криком и слезами. Тогда, на грани пробуждения и сна, он тянулся, чтобы не дать оборваться последней ниточке, связавшей их.
- Не уходи! – шептал он истово. – Не оставляй меня одного. Я без тебя ничто.
Но даже во сне он ощущал неправильность этого желания. Он обращался к пустоте. Там никого не было… - он открыл глаза и сказал себе - … уже больше полугода.
Окончательно проснувшись, Джеймс нехотя вылез из постели. Умывался, приводил себя в порядок, одевался, тщательно подбирая рубашку, носки и галстук. Привычные действия успокаивали, давали чувство защищенности. К моменту выхода Джеймс Уилсон был снова собой – элегантным, респектабельным, застегнутым на все пуговицы заведующим отделением онкологии в госпитале Рэксэм Мэллор.
Во сне он возвращался к минутам близости с ней. Ее руки исследовали его тело излишне уверенно, как не делали этого никогда при жизни. Она целовала его живот, царапая кожу украшением на шее. Он был благодарен ей за эту боль. Ее губы спускались ниже, и Джеймс стонал от возбуждения и хотел … просил… он хотел ее губ и усилием воли заставлял свой сон подстроиться под его желания. Пусть это будет, пусть она это сделает…Ее губы близко. Возбуждение. Дрожь. Вздох… Он задыхался. Ее вес, когда она оказывалась сверху, был слишком тяжел, а сама она сильнее, чем когда-либо. Он вцеплялся в нее, удивляясь неожиданной силе и до странности жесткому строению ее тела, слишком рельефным мышцам. Он выныривал из сна в смятении. У нее были синие глаза.
***
- Доктор Кадди! Лиза!
Она обернулась. К ней спешила, широко улыбаясь, ее давняя хорошая знакомая, Нора Бернс, зав.отделением педиатрии в Рэксэм Мэллор.
Они обнялись.
- Давно не виделись! Приятно встретить тебя здесь. Как ты?
- Все в порядке, - ответила Лиза искренне. – Работаю, дочку ращу.
- Наслышана и очень рада за тебя! – Нора, мать двоих детей, погладила ее по плечу. – Ты выступаешь?
- Да, но на этот раз по управленческой теме. Бюрократия меня доконает, - пожаловалась Лиза.
Женщины медленно прогуливались по больничному парку, болтая в основном о детях.
- Ну, а как наш доктор Уилсон? – задала, наконец, Кадди вопрос, волновавший ее с самого четверга, когда она получила приглашение на конференцию.
- Да, в общем, мы не слишком общаемся, – пожала плечами Нора. – Он такой, наглухо закрытый. Вежливый, но сухой. Я не люблю таких, ты знаешь.
- Да уж! – засмеялась Лиза, вспоминая мужа Норы, болтливого обаятельного весельчака, с которым они водили одну компанию в студенческие годы. – Но вообще-то, Джеймс Уилсон раньше слыл весьма обходительным человеком. Все медсестрички были его.
- С трудом верится! За те полгода, что он у нас работает, я не слышала ни об одном его романе. Но говорят, тому есть причины, да?
Лиза печально покачала головой.
- Он потерял невесту.
Она хотела добавить «и друга», но удержалась. Прежнее, въевшееся в кожу, желание защитить Хауса и щадить Уилсона не позволило ей ничего больше произнести. Да и какая кому разница, что там произошло на самом деле! Ни чьи жизни это уже не могло спасти.
***
Лиза не знала, хочет ли она встретиться с Уилсоном лицом к лицу. Она предполагала, что возникнет чувство неловкости, и ей до смерти не хотелось неизбежных недомолвок. И все же, когда он оказался буквально в полуметре от нее и стоял, чуть склонив голову, и смотрел с едва заметной насмешкой, она обрадовалась и раскрыла объятия.
- Боишься меня? – спросил он негромко, обнимая ее под удивленными взглядами.
- Скорее, за тебя.
- Не надо, я здесь неприкасаемый.
Они уселись рядом, касаясь друг друга бедрами и ничуть не стесняясь этого, будто брат и сестра. Что же, у них действительно было очень много общего в их прошлом, так что, даже если бы они переспали друг с другом, это не спаяло бы их крепче, чем одна-единственная причина по имени Хаус.
Они не говорили о нем. Только пара незначительных фраз о том, чем живут сейчас.
- Ну, я доволен жизнью, зарплата даже выше, бывают интересные случаи…
- У меня тоже все в порядке. Дочка растет. Клиника выиграла грант на оборудование для исследовательской лаборатории.
- Слышал, поздравляю.
И все.
***
Эта встреча не принесла облегчения. Конечно, он и не рассчитывал, что узнает нечто такое, что успокоит гнетущую тоску, что грызла его в последнее время. И все же они оба так тщательно избегали единственно важную для них тему, так старательно делали вид, что больше и поговорить не о чем…
Но в первую же секунду, когда Лиза кинулась к нему с улыбкой, и он заглянул ей в глаза… Он увидел отражение себя, своей боли, своей тоски, своего невысказанного вопроса, своей безумной надежды. Неужели она думала, что он знает больше нее? Что он может больше нее?
***
В холле любой больницы всегда довольно много народа. Утром, пробираясь к лифту между ранними посетителями, Уилсон увидел кое-что, на секунду сбившее ему дыхание. Обыкновенная черная трость, прислоненная к стене. Она просто стояла, как-будто так и надо. Как-будто ее владелец чудесным образом исцелился и ушел домой свободным шагом, не хромая и не нуждаясь больше ни в каких подпорках.
Уилсон оглянулся. Люди мельтешили вокруг, никто не жаловался, не искал пропажу, не озирался с беспомощным видом.
- Чья трость?! – закричал Уилсон, привлекая внимание большей части посетителей. – Кто оставил трость?
Какую-то секунду еще витала сумасшедшая надежда, что хозяин этой трости выглянет из соседнего кабинета и, состроив рожу, рявкнет:
- Что ты орешь, Уилсон!
Но нет. С улицы вбежала молодая девушка и, выхватив находку из его рук, смущенно поблагодарила:
- Спасибо, сэр, мы все так обрадовались отцу, что забыли про нее!
За стеклянной дверью была видна целая толпа родственников, окруживших больничное кресло с выздоровевшим пациентом – пожилым мужчиной.
Уилсон сжал зубы.
Вчера ему почудился знакомый голос, и, сидя в своем кабинете, он полчаса пялился на дверь, ожидая вторжения.
Его мучили сны и воспоминания.
Его изводило чувство вины.
Его терзала тоска.
Он должен был сделать хоть что-то.
Он поднял трубку.
- Доктор Кадди? Лиза, это Уилсон. Послушай, я хочу его разыскать.
Она не спросила – кого, это было и так очевидно. Она не спросила – зачем. Какими бы ни были причины, она тоже хотела этого. Хаус исчез, растворился, оставив не просто сожаление или беспокойство о своей судьбе. Казалось, все сделано неверно и хотелось исправить. Казалось, их обманули: история с ожидаемым счастливым концом вдруг обернулась катастрофой, трагедией. Лизе трудно было с этим смириться.
- Приезжай,- сказала она. – Нам надо многое обсудить.
***
Он знал, что должен признаться.
- Что?! Он приезжал к тебе? Когда?
- Это было в октябре.
- И что случилось?
- Ну, мы поговорили. Точнее… он сказал, что сожалеет. Что это его вина. И он хотел бы все исправить.
Лиза слушала со все возрастающей тревогой.
- А что сказал ему ты?
Уилсон молчал.
- Что ты сказал?
- Ничего. Я закрыл перед ним дверь.
- Бог мой!
Лиза в ужасе прижала к щекам ладони.
- Уилсон! Как ты мог! Он… Для него это было… так трудно. Ты хоть представляешь, что он чувствовал в тот момент?
- Я представляю, что я чувствовал в тот момент, - в раздражении сказал Уилсон. – Я не поверил ему.
Он помолчал, углубившись в себя, а затем выговорил с заметным усилием.
- Нет, я лгу. Поверил. Видел, что он мучается. И хотел, чтобы он мучился сильнее. Хотел наказать. Сделать больно.
Он больше не мог вынести тяжести, свалившейся ему на плечи. Осознание вины стало физически невыносимым.
- Что я наделал! – прошептал он.
***
Уилсон и Лиза сидели за столиком «Маккены», ближайшего к больнице кафе. Прошло две недели, как они начали поиски.
- И что ты думаешь? – спросила Лиза, вертя в руках чашку с выпитым кофе.
Они встречались довольно часто, но встречи эти были безрадостными. Ничего нового они не узнали.
- Я думаю, - ответил Уилсон, которому в голову вдруг пришла одна очень простая мысль, - что мы должны обратиться к тому, кто действительно может помочь.
Лиза подалась вперед.
- Ну?
- К Триттеру.
Предложи он ей выйти голой на улицу с плакатом «Разыскивается» - и то она не была бы так шокирована.
- Ты в своем уме? Чтобы Триттер искал Хауса?!
- Он полицейский. Это его работа.
- Триттер не работает в отделе по розыску пропавших людей. И потом, ты не забыл, что он чуть не упек Хауса в тюрьму? И тебя заодно, кстати.
- Триттер не гад. То есть он гад, конечно, но куда ему до Хауса. И, кроме того, он не желает Хаусу зла. И нам нужен кто-то, кто пойдет в обход обычных процедур по розыску. Ну, знаешь, подача заявления, объявление в газетах, особые приметы… Это займет кучу времени!
- Это так, - кивнула, уже соглашаясь, Лиза, - но Триттер…
Она в сомнении покачала головой.
Тем не менее, услышав по телефону просьбу Уилсона о личной встрече, где-нибудь в спокойном месте, Триттер сразу согласился. Они встретились в маленьком ресторанчике недалеко от полицейского участка после рабочего дня.
- Пива? – предложил Уилсон.
Триттер кивнул.
Принесли бокалы, Уилсон нервничал и никак не мог начать говорить. Триттер смотрел спокойно и дружелюбно и, наконец, спросил:
- Так что случилось с Хаусом?
Уилсон подавился пивом и закашлялся.
- Откуда… как вы догадались? – сквозь спазмы в горле вытолкнул он вопрос.
- А ради кого еще вы могли обратиться ко мне?
- Ради… ради себя. Или близкого человека… Ну да, вы правы, это из-за Хауса. Он пропал. Уволился из клиники полгода назад и исчез.
- Полгода… - Триттер откинулся на спинку стула. – Для лучшего друга вы не слишком-то беспокоились раньше.
Уилсон сжал зубы.
- Мы были в ссоре.
- Да, он сказал, что испортил вам жизнь.
Последовала пауза.
- Что?
- Хаус был у меня. Мы встретились здесь же. Нет, не за этим столом. Вон там.
Уилсон уставился на указанный столик, будто увидел призрак Хауса.
- Что он сказал?
- Посади меня.
- Что?!
- Он сказал: «Я наркоман и езжу под кайфом, посади меня».
- А вы?
- Я ответил, что мы это уже проходили.
Уилсон сидел и слушал и очень отчетливо представлял эту сцену.
Хаус всегда был комок нервов, но никогда не показывал чужим свою слабость. Если он настолько открылся Триттеру, значит, защита рухнула, и он был в смятении.
- Подождите, когда это было?
Триттер на мгновение задумался, пожал плечами:
- Точно не скажу. В начале ноября.
Уилсон кивнул.
- Думаю, да.
***
- Посади меня.
- Что?
- Я наркоман и езжу под кайфом.
- Мы это уже проходили, Хаус. Я больше не хочу иметь дело с твоими проблемами.
- Посади меня! За нападение на офицера полиции!
- Но ты не…
Хаус без размаха ударил его по скуле.
- А теперь посадишь?
- Хаус!
Он перехватил его палку и завернул ему руку за спину.
- Остынь! Крыша съехала?
К ним бегом приближался менеджер зала.
- Извините, - кивнул ему Триттер, - мы уходим.
Он вывел Хауса на улицу, крепко придерживая за локоть.
- Я кого-нибудь убью, - сказал Хаус, - и все равно сяду.
- Это не решение твоей проблемы.
- А ты знаешь, в чем моя проблема?
- Нет, но это – не решение. Почему ты пришел ко мне?
Уилсона это тоже интересовало. В той давней истории гордость Хауса пострадала так сильно, что даже мошенничество с лечением вряд ли до конца затянуло рану.
- Так почему ты пришел ко мне?
- Тебе было не все равно, вот почему. Или потому, что тебе не удалось тогда меня посадить, хотя ты точно знал, что все мои отмазки – липа.
- И ты решил, что я захочу реванш?
Хаус пожал плечами и скривил рот.
- Я не хочу тебя сажать, Хаус. Но… возможно, могу помочь.
Уилсон глянул с надеждой:
- Вы знаете, где он?
Триттер отрицательно покачал головой.
- Он ни о чем больше не просил, быстро ушел. Я спросил о вас. Он ответил, что сломал вам жизнь.
- Вы отпустили его! - разочарование было слишком сильным.
- Ну, я не мог его арестовать и полгода держать под замком, пока его кто-нибудь хватится.
Уилсон принял упрек. Он больше не мог скрывать отчаяние.
- Пожалуйста, помогите, - сказал он глухим голосом, прикрывая глаза. – Я знаю, что он был у матери… как-будто прощался.
- Полагаю, морги и больницы вы уже…
- Все до единого! Мы с Кадди нанимали частного детектива, но все, что он нашел, это юридическую фирму, которая получила распоряжение следить за его квартирой и передать ее матери, если он не даст о себе знать в течение года. Больше никаких следов.
- Вы думаете, он уехал из города?
Уилсон кивнул.
- Поэтому нам нужны вы. Я не знаю, как это называется, но… сделайте запрос в другие города. Есть же какое-то центральное управление… Я не хочу официального розыска. Когда Хаус найдется, ему вряд ли понравится такая суматоха.
- Это все не так просто, доктор Уилсон, - сказал Триттер. – Даже по неофициальным каналам такая работа может занять месяцы. В лучшем случае. Если он действительно где-то засветился. Опасное вождение, дебош в ресторане, сопротивление полиции, подделка рецептов…
Уилсон грустно улыбнулся.
- Да, все это может быть про Хауса.
- И все это может не быть, - сказал Триттер. – Но я сделаю, что смогу. Я позвоню вам.
***
Форман отвернулся к доске и вписал последний симптом. Головоломка сошлась. Аутоимунное. Собственно, сам он понял диагноз еще пару часов назад, но его ученикам требовалось время и дополнительные данные, чтобы тоже сообразить, в чем дело. Пациент был стабилен, и Форман позволил своей команде эту роскошь – побарахтаться, поплутать в поисках правильного ответа. Это шло на пользу делу. Доктор Форман относился к нему со всей ответственностью. Он четко осознавал свою миссию – учить молодых врачей, поэтому и затянул с дифдиагнозом, дал им пару лишних часов.
Им понадобилась всего минута, чтобы сложить два и два. Все трое выкрикнули ответ и помчались лечить бедолагу, а Форман с довольной улыбкой стирал с доски маркер и ощущал…удовлетворение.
В этот момент он заметил Уилсона. Тот стоял чуть сбоку от двери и наблюдал за ним. Он поднял бровь, как бы спрашивая разрешения войти, и Форман радушно махнул рукой, приглашая в свой личный кабинет. Они обменялись рукопожатием.
- Вижу, ты все-таки сумел это, - сказал Уилсон.
- Сумел – что?
- Стал непохожим на Хауса.
Форман поморщился.
- Если разобраться, я никогда не был на него похож. Что ты здесь делаешь?
- Пришел поговорить с Кадди.
- Что, так ничего и не узнали о Хаусе?
- Нет.
- Знаешь, я все думаю: зачем он тебе? Разве ты не порвал с ним, когда ушел из больницы?
- Так и было.
- А теперь что? Конечно, вы были друзьями и все такое… Но есть вещи, которые не прощаются. Я зауважал тебя, когда ты уволился и оставил Хауса с его совестью наедине. Ему больше было не откуда получать прощение. И это, наконец, поставило его перед фактом лицом к лицу: он просрал свой шанс!
Уилсон огляделся. Комната, где раньше было так много Хауса – телевизор, гитара, игрушки – теперь выглядела строго функциональной и отражала характер нынешнего хозяина.
- Ты не хочешь его возвращения, - сказал он.
- Конечно, не хочу! А кто хочет?
- Я.
Форман саркастически скривился.
- Не слишком быстро ты это сообразил, а?
- Мне понадобилось время.
- Я никогда не понимал этой твоей зависимости от него. Это выглядело… неестественным.
Уилсон промолчал. Форман не понял главного: его зависимость основывалась на зависимости Хауса. Хаус всегда нуждался в нем так сильно, как никто и никогда. И сознание этого связывало сильнее самых крепких формальных уз.
- Форман, я знаю, Кади спрашивала тебя о Хаусе…
- Я его не видел, ты что, думаешь, я вру?
Уилсон пожал плечами.
- За пару недель до увольнения он снизошел до разговора со мной, но это все.
- Ты не говорил об этом.
- Она не спрашивала. Да и тот разговор был какой-то странный. О ерунде. В жизни бы не подумал, что Хаусу интересно слушать, как я проводил детство у бабушки в Тилладиге.
- Ты жил в Алабаме?
- Летом. Пока не пошел в старшие классы.
- И чем ты там занимался?
- Да чем занимаются дети в глухой дыре? Гонял по улицам, рыбачил, ходил в походы.
- Он не просил какой-нибудь адрес или что-нибудь подобное?
- Ты что, думаешь, Хаус забурился в эту глушь? Забудь! Он не спросил ничего такого. Вообще, это забавно: Хаус в клетчатой рубашке на озерах с удочкой в руках…
Форман усмехнулся.
Уилсон поблагодарил его и попрощался.
***
- Что-нибудь узнал? – спросила Кадди, поднимая голову от бумаг.
Он покачал головой.
- Форман не хочет возвращения Хауса.
- Это естественно. Он боится конкуренции.
- Форман Хаусу не конкурент.
- Ему приятнее верить в обратное. Он сказал что-нибудь новое?
- Сказал, что Хаус расспрашивал о детстве. Форман проводил его у бабушки в Алабаме. Никаких адресов, разве что название местности.
- А это интересно.
- Что там делать Хаусу? Рыбу ловить? Сверчков слушать?
Кадди задумалась.
- Знаешь, трудно представить безмятежного Хауса, любующегося звездами, но еще труднее понять, как он справляется без таблеток.
- Черт! Я знал, что упустил что-то! Кто-то продолжает выписывать ему викодин! Я звоню Триттеру.
Триттер, казалось, удивился, что Уилсон знает что-что существенное, и обещал подъехать прямо в больницу в течение двух часов.
- Чейз и Кэмерон сегодня работают? – спросил Уилсон, поднимаясь. – Пойду поговорю с ними, может, они тоже что-нибудь забыли тебе сообщить, а потом буду в столовой. Наберешь меня?
Заручившись обещанием, Джеймс направился в хирургию. Однако Чейз сегодня отсутствовал. Понадеявшись, что с Кэмерон повезет больше, он спустился в отделение «скорой» и не ошибся. Кэмерон как раз осматривала больного. Увидев Уилсона, она широко улыбнулась и жестом попросила подождать.
- Какая все-таки славная девушка! – думал Уилсон растроганно. – Жаль, что не работает больше с Хаусом.
Впрочем, он тут же подивился нелепости этой мысли. Суматоха в знакомых коридорах и знакомые лица немножко сбили с толку, словно на машине времени вернув его в прошлое.
- Ну, как ты?
- Как поживаешь?
Прозвучавшие одновременно вопросы заставили их рассмеяться.
- Ты первая.
- Нет уж, я успела чуть раньше!
Он согласился, улыбаясь.
- Все хорошо. Обязанности, как и здесь. Бюрократии побольше, но и зарплата тоже. А как вы с Чейзом? Скоро заведете кого-нибудь крупнее кошки?
- Чейз не любит собак, да и при нашей работе…
- Я вообще-то имел в виду ребенка.
- А я поняла! И так и ответила: при нашей работе…
Они опять засмеялись. Уилсон подумал, что просто оттягивает момент, не желая задавать единственно важный для него вопрос. Почему-то хотелось притвориться не слишком заинтересованным. Может, это Форман так выбил его из колеи? «Неестественная зависимость», надо же!
Однако Кэмерон опередила его.
- Ты что-нибудь слышал о Хаусе? – спросила она.
- Нет, а ты?
Он ответил слишком нервно и быстро, выдав себя, и, кажется, покраснел. Кэмерон сделала вид, что не заметила.
- Он даже не попрощался с нами, - сказала она печально. – А с Форманом ты говорил?
***
Уилсон дожевывал бифштекс, размышляя, как давно у него сформировалась привычка вначале поделить порцию на две части, а уж после съедать, кромсая их на куски.
Пришел вызов от Кадди. Триттер приехал и ждал.
Он выслушал их теорию насчет врача, который выписывает Хаусу викодин, но почему-то не проявил энтузиазма.
- Вы не считаете, что это сузит поиски? – обескуражено спросил Уилсон.
- Возможно. Но что если у Хауса был запас? Помнится, он предпочитал подстраховываться.
- Никто из нас не выписывал ему такое количество таблеток. И вообще никто не выписывал, кроме доктора Уилсона, - заявила Кадди.
- Кстати, о таблетках, - вспомнил тот. – Все хотел спросить: те конфискованные шестьсот штук, куда они делись? Их хотя бы вернули на склад или они так и валяются в коробке с уликами?
Триттер не торопился с ответом. Он поиграл пальцами сцепленных рук, побарабанил по коленям, посмотрел в потолок. Уилсон и Кадди ждали. Наконец, Триттер вздохнул, словно принял какое-то решение, и сказал своим глуховатым невыразительным голосом:
- Я отдал их ему. Все до единой.
Воцарилось молчание. Оба доктора смотрели на него во все глаза и просто не находили слов. Триттер продолжил:
- Он пришел ко мне за помощью и нес бред насчет того, чтобы сесть в тюрьму. Я понял, что случилось что-то по-настоящему плохое, что выбило его из колеи. А ведь это было нелегко…
Он сказал, что увольняется, чтобы сохранить энтропию вселенной.
- Что сохранить?!
- Равновесие, - пояснила Кадди.
- Я знаю, что такое энтропия. Но что он имел в виду?
- Что должен уволиться, раз уволился Уилсон. Он выразился как-то так.
Джеймс беспомощно смотрел на Триттера. Все, о чем он мог думать, это как много времени он потерял и какую ужасную ошибку совершил. Вопрос Кадди немного привел его в чувство.
- Сержант Триттер…
- Лейтенант, - поправил тот.
- Да, простите. Лейтенант, но таблетки… Ведь это же должностное преступление! Вы пошли на это ради Хауса?
Триттер задумался.
- Получается, что так, - сказал он, наконец.
- Стоп, стоп, стоп! – Уилсон потряс головой. – Тут что-то не так. Шестьсот таблеток! Да Хаус за такое количество любой спектакль сыграет! Он даже меня подставил! Наверняка переехал в новую квартиру и валяется сейчас на диване, обдолбанный викодином и что там еще смог достать. Все хотели, чтобы он был счастлив – вот он, наконец, и счастлив.
- Возможно, - сказал Триттер. – Однако для счастья ему пришлось не только квартиру сменить, но и целый континент.
- Что?! – воскликнули Уилсон и Кадди.
- Самое время расспросить доктора Чейза.
- А он-то тут при чем?
- Он и доктор Кэмерон посадили его на самолет в Мельбурн. Тридцатого ноября.
***
Они и не думали запираться. Вошли в кабинет к Кадди чуть ли не за ручку, уже готовые к вопросам.
- И когда вы собирались мне рассказать? – главврач больницы умела добавить в голос металла.
- Когда спросите напрямую.
Уилсон всплеснул руками.
- Я спрашивал Кэмерон…
Он осекся.
- Нет, это она меня спросила. Умно!
Чейз приобнял подругу и довольно ухмыльнулся.
Кадди решила оставить выяснение отношений на потом.
- Рассказывайте!
***
Он пригласил их обоих в бар и там изложил свою просьбу. Напомнил Кэмерон, что после смерти мужа она сменила жилье, работу, да и всю свою жизнь.
- Хотите убежать от себя. Вы понимаете это? – спросила Кэмерон.
- Да. И в Австралии у меня будет больше шансов.
- Вы не протянете без викодина.
- Об этом я уже позаботился. Создал запас, как белка. Месяцев на восемь хватит, а там перейду на жевание колючек. Или чем там бушмены ширяются, Чейз? Да и два моих бывших врача, которых я, можно сказать, воспитал и на ноги поставил, не откажут мне в парочке рецептов?
- Хаус, но чем вы там будете заниматься?
- А что, там нет больниц? Люди в этом раю не болеют?
- Если вы устроитесь в больницу, они захотят рекомендацию, - заявил Чейз. – Будут звонить сюда. И ваше бегство раскроется.
- Нет. Звонить они не будут и рекомендаций не захотят. Им будет плевать на рекомендации.
- Что вы задумали, Хаус? – нахмурилась Кэмерон, но Чейз его понял.
- Вы собираетесь работать в буше?! Да там здоровому тяжело, а не то, что…
- Я тебя понял. С другой стороны, поклонение местных дикарей… Золотая статуя, изображающая всемогущего бога с тростью и стетоскопом… Думаю, проживу за счет одних жертвоприношений.
- Вы отправили его в Австралию, зная, что он собирается делать?! – вознегодовал Уилсон.
- Если не считать больной ноги и зависимости от викодина, он довольно здоровый человек. И я снабдил его несколькими адресами – коллеги отца и мои приятели – чтобы помогли ему адаптироваться поначалу. Вообще-то, я сомневаюсь, что Хаус носится по бушу на джипе и лично втыкает в аборигенов иголки, проводя вакцинацию.
- От Хауса всего можно ожидать, - проворчал Уилсон. – Вакцинация аборигенам – еще не самое страшное.
***
Даже у стойки регистрации с билетом наготове, Уилсон все еще чувствовал себя растерянным. Австралия! 20 часов полета. 12 тысяч километров. Другой континент. Другая жизнь. Как Хаус решился на это? Нет, думать о Хаусе Уилсон сейчас был неспособен. Он думал о тысячах километров над океаном, которые ему предстояло преодолеть. И о тех тысячах метров, которые окажутся под ним, стоит самолету взлететь. И о том, что, оказавшись на месте, он не представляет себе, что делать. Искать Хауса в Австралии – нелепая идея. Если только Хаус не застыл где-нибудь посреди акватории на искусственном острове на манер Статуи Свободы – с зажженным факелом в руке.
- Я полечу, – сказал он Кадди неделю назад. – Уже взял отпуск.
К этому моменту они обзвонили всех друзей и знакомых Чейза, чьими координатами он снабдил Хауса. У каждого из них они спросили: знает ли уважаемый сэр или мэм, где находится доктор Грегори Хаус?
- Кто это? – спрашивали их в ответ.
Уилсон дошел даже до того, что потряс Чейза за плечи, подозревая, что тот опять чего-то не договаривает. Но Чейз выглядел искренне недоумевающим.
- Сойти с самолета он не мог, – рассуждал он. – Долететь до Мельбурна, чтобы тут же вернуться обратно, это слишком даже для Хауса. Я уверен, он там. Не бойтесь, Уилсон! Австралия маленькая страна. Вы его найдете.
Маленькая… Маленькая?! Что имел в виду Чейз, когда говорил это? Положим, крупных городов не много. Положим, цивилизация действительно умещается на не слишком большом куске территории вдоль побережья. И все же… Толчея и суматоха в аэропорту были точно такими же, как где-нибудь в Хьюстоне, и поток автомобилей, шедших по шоссе туда и обратно, и городские высотки, выраставшие в ветровом стекле нанятого «Форда» (Чейз инструктировал ни в коем случае не брать такси – слишком дорого) – все было в точности, как в любом крупном городе.
И как в любом крупном, незнакомом городе, если вы ищете пропавшего человека, следовало обратиться в полицию. По крайней мере, с этим Триттер помог.
- Доктор Уилсон? – в первую минуту Джеймс даже не понял, что обращаются к нему.
Акцент полицейского сержанта казался чудовищным. Впрочем, все вокруг говорили на каком-то скомканном, мямлющем наречии, в котором только спустя несколько минут опознавался английский.
Сержант держал в руке распечатку.
- Похоже, мы нашли его, сэр. Посмотрите, это – ваш доктор Хаус?
Распечатка оказалась копией разрешения на въезд в резервацию. Хаус обратился в совет старейшин аборигентских племен с просьбой разрешить ему поселиться на указанной территории и занять место ведущего врача общей практики в местной больнице. Разрешение было выдано.
Уилсон смотрел на черно-белую фотографию и искал какую-нибудь подсказку: в каком состоянии был Хаус в этот момент? С черно-белого квадратика на него смотрел обычный Хаус: насупленный, растрепанный, плотно сжавший губы.
***
Он вздохнул и рявкнул в сторону полуоткрытой двери:
- Форман!
В комнату ужом скользнул невысокий хитроглазый мужчина в хаки с закатанными рукавами.
- Здесь, сэр! – объявил он слишком громко.
В комнате он оказался третьим, после Хауса и перепуганного пациента – толстяка с испитым лицом, в джинсах и грязной футболке, который сидел на обшарпанной кушетке, прижимая обе ладони к животу.
- Что у него? – ворчливо спросил Хаус у «Формана».
- Живот болит, - охотно поделился выводом «Форман».
- Где болит, как болит?
«Форман» застрекотал, обращаясь к толстяку. Тот оживился, замахал руками, оторвав их от объемистого живота.
- Говорит, болит сильно, там, - взмах рукой.
Толстяк закивал, преданно глядя на Хауса. Тот подошел, пощупал, заглянул в глаза и потребовал показать ему язык.
- Скажи ему, чтоб завязывал с огненной водой, потому что цирроз печени – штука неприятная.
Пациент тревожно всматривался в лицо Хауса, пытаясь что-нибудь понять по его интонации. «Форман» перевел, скорее всего, добавив что-то от себя, поскольку толстяк перепугался еще больше.
Хаус вынул рецептурный бланк и черкнул название лекарства.
- Скажи ему, пусть едет в Алис-Спрингс и купит в аптеке вот это. Объясни, что принимать по 1 таблетке 3 раза в день. Не всё сразу, понял?! – прокричал он, обращаясь уже прямо к толстяку.
Тот дернулся и рванул к выходу.
- Там для вас оставили… - неопределенно сказал «Форман», указывая на дверь.
- Если это опять детеныш вомбата или мясо кенгуру, забери себе.
Маленький юркий «Форман» резво выскочил за дверь.
«Значит, мясо», - подумал Хаус.
Он давно отучил своих пациентов таскать ему в качестве подношений местное спиртосодержащее пойло. Сам он пить такое не мог, а его сотрудники мигом надирались и были не в состоянии даже стоять. Алкоголь на этих людей действовал в прямом смысле убийственно.
Три часа дня. Хаус перевел глаза с настенных часов на свои наручные. Все равно – только три часа.
Его томила скука.
Четыре месяца, проведенные в этой пародии на госпиталь, давно стали его личным кошмаром. Уезжая из Принстона, удирая от прошлой жизни, в которой он наделал немало ошибок, Хаус руководствовался отчасти памяткой для наркомана, гласившей «полностью смени окружение», а отчасти обидой. Быть вышвырнутым из жизни лучшим другом - оказалось, это не так просто пережить. Хаус старался не укладывать на чашу весов соображения типа «я для него жизнью рисковал, а он меня ногой под зад», потому что немедленно из глубины памяти выныривала Эмбер и помахивала бутылкой. Ей не надо было ничего говорить, Хаус все знал про себя сам. И что он эгоист, и что жалкий ревнивец, и самое паршивое – убийца. С последним утверждением Хаус никогда не соглашался, но Беспощадная Стерва только улыбалась.
Четыре месяца, как Хаус практически не пил. Он и курил-то теперь редко, потому что падкие на все пороки белого человека аборигены всегда оказывалась рядом и просяще заглядывали в глаза. Поначалу Хаус делился сигаретами, потом стал курить только в одиночестве. Ему все казалось, что, потворствуя этим несчастным маленьким людям, он совершает преступление.
Единственное, от чего он не отказался, был викодин. И то, что таблеток оставалось все меньше и меньше, его беспокоило. Хорошо, что перед отъездом он буквально заставил Чейза и Кэмерон снабдить его кучей рецептов и затарился им в таком количестве, что его не хотели пропускать на таможне.
Теперь ему приходилось прятать всю эту прорву таблеток, ссыпанных в один мешок, потому что понятие частной собственности не входило в состав местного наречия.
Хаус еще раз вздохнул. Сколько времени пройдет до момента, когда придется вернуться? Или загнуться посреди этой унылой желто-серой пустыни? Он не решил, что хуже.
***
Уилсон трясся в кабине старенького грузовичка, чей мотор гудел так надрывно, что, казалось, еще чуть-чуть – и машина пойдет на взлет. Водитель – молодой парень-абориген – буквально не закрывал рта, повествуя о местных достопримечательностях.
- А вы видели корробори? – кричал он, перекрывая гул. – Настоящий корробори, не для туристов, это очень, очень интересно! Возбуждает! Я найду для вас танцоров настоящего корробори. Они возьмут недорого.
- Не надо, - кричал в ответ одуревший от шума, жары и пыли Уилсон. – Вы знаете доктора Хауса?
- Тут было много докторов, - отвечал водитель и сворачивал на любимую тему. – Моя сестра танцует корробори. Вы не пожалеете! Она очень красива.
- Чертов сводник! – подумал Уилсон и со стоном попросил. - Не надо танцев! Я здесь по делу. Я ищу доктора. Белого. Американца. Его зовут доктор Хаус. В полиции сказали, он работает в больнице в этом... куда мы едем.
- Может, работает, может, нет, - сказал явно разочарованный водитель. – Недавно приезжал белый доктор.
- И что?
Водитель покачал головой:
- Тигровая змея очень опасна, очень. Вам тоже не стоит ездить в буш. Там много змей.
Джеймс побледнел.
- Как звали доктора?
- Может, Хаус, может, Смит.
Желание ударить болтуна было таким сильным, что Джим еле удержался. До конца поездки он молчал, повторяя про себя:
- Это не он! Это не может быть он.
В селение они приехали к вечеру, слишком быстро сменившемуся абсолютно черной ночью, которую не рассеивали ни крупные звезды на небе, ни тусклые фонари и огни костров на земле. Местные, жившие кто в каких-то шалашах, кто в строительных вагончиках, толпились вокруг этих костров, переходя от одного к другому, пили, весело обсуждали что-то, вдруг затевали танцы, моментально образовав круг, в общем, проводили время.
- А где доктор Хаус? Где больница? – крикнул Уилсон вслед своему водителю, который, едва заглушив мотор, выскочил из кабины и ринулся к одному из таких костров.
Тот даже не обернулся. Совершенно растерянный, голодный, раздраженный, Уилсон вылез из машины, с трудом разгибая затекшие ноги. Какие-то девчонки в невероятных одеждах кучковались рядом, рассматривали его и хихикали. Уилсон почувствовал себя полным дураком в своем новеньком прикиде покорителя пустынь, но все же решился обратиться к ним.
- Вы не подскажете, где тут больница? Доктор?
Девчонки захохотали задорным лошадиным смехом и разбежались. Уилсон чертыхнулся и побрел по тому, что могло бы называться улицей, если бы жилища стояли хоть в каком-то порядке. Несколько раз он останавливал развеселившихся местных жителей, выпытывая, в каком направлении идти, но те, словно посходив с ума, тыкали пальцами в разные стороны и при этом корчились от смеха.
Селение не было большим, очень скоро дома закончились, Уилсон оказался лицом к лицу с чернотой лежащего впереди пространства и огромной, тепло улыбавшейся Луной. Уставшему Джеймсу уже было не до политесов, он решил найти водителя и хорошенько его потрясти. Похоже, тот привез его вовсе не туда, куда договаривались, а просто на праздник, недаром так уговаривал познакомиться со своей сестрой.
Звук, шедший откуда-то со стороны пустыни, вначале лишь слегка задел слух, но через секунду заставил напрячься. Бетховен? Здесь? На рояле? Или это запись – радио или магнитофон? Но нет, неизвестный пианист слегка сбился и переиграл кусочек. Сердце Уилсона стукнуло так сильно, что он на секунду испугался, как бы не случилось инфаркта. Пошел, как слепой, в сторону звука, чувствуя, как ноги стали ватными, а дыхание почему-то свистящим. Он обогнул нагромождение камней, закрывавших вид с этой стороны, и, наконец, заметил огонек. Не костер, не уличный фонарь, а уютный свет настольной лампы в окне. Подойдя еще ближе, Уилсон различил, наконец, темное пятно одноэтажного строения. Одно окно, с отдернутыми занавесками, открывало вид на небольшую комнату, в глубине которой, спиной к окошку, сидел человек и играл на синтезаторе. Как загипнотизированный, Уилсон подходил все ближе и ближе, вытянув шею и близоруко сощурившись. Когда глаза узнали, а сердце радостно ахнуло, голова вдруг наполнилась таким роем переполошенных мыслей, что возглас умер на его губах, и поднятая в попытке постучать рука замерла. Он так и стоял, прилипнув к стеклу, смаргивая слезы и вглядываясь в спину, знакомую до боли.
Хаус снял руки с клавиатуры, потянулся за тростью и встал, явно с трудом. Ноги Уилсона, не повинуясь никакой логике, сделали прыжок, и Уилсон прижался к стене рядом с окном. Теперь он обдумывал, как показаться Хаусу. Лихорадочно вспоминал продуманные еще дома слова. Все не подходило.
Створки распахнулись с таким дребезгом, что Уилсон снова испытал стресс. Потянуло табаком, было слышно, как, сделав первую затяжку, Хаус выдохнул дым. Молчание длилось и длилось, и Уилсон в ужасе осознал, что не может объявиться, не может просто вышагнуть сейчас из-за угла и сказать: «Привет, Хаус! Давненько не виделись». Не может постучать в дверь, чтобы с глупой улыбкой объявить: «А вот и я!» Единственное, что он мог – тихо-тихо ретироваться, откуда пришел и, дождавшись, когда проспится водитель, уехать назад. Он сделал шаг в сторону от дома. И в этот момент что-то метнулось под ногами, он почувствовал укол в лодыжку и заорал. В ответ раздался вопль из дома, что-то стукнуло, вспыхнул свет, кто-то подбежал к лежащему на земле Джеймсу, подхватил подмышки и поволок в дом.
- Лежи! – рычал на него Хаус, задирая штанину и рассматривая укушенную ногу. – Ты не видел, у змеи были такие желтоватые кольца по всему туловищу?
- Нет, - стонал Уилсон, - там же темно, как в преисподней!
- Меньше шастать надо по ночам! Как ты вообще здесь оказался?
Продолжая допрос, Хаус успел набрать в шприц лекарство и всадить его Уилсону в ягодицу.
- Оу! – взвыл тот. – Приехал на грузовике. Водитель сказал, какой-то белый доктор умер.
- Умер. Перепил этой их паленки. Ты не успел еще угоститься?
- Да я только с дороги, - сказал Уилсон, садясь на кушетке. – Кто меня укусил? Это не опасно?
- Скоро узнаем, - объявил Хаус. – Если через десять минут не загнешься, тебе повезло.
Он, как фокусник, достал початую бутылку виски из-за ряда книг на полке, и плеснул в стаканы.
- Приходится беречь драгоценную влагу, - пояснил он. – Здесь это под запретом.
Они выпили.
Несколько ошалевший Уилсон разглядывал маленькое красное пятнышко на лодыжке.
- Я приехал за тобой, - сказал он, наконец, не придумав ничего лучшего.
Хаус присвистнул и налил еще.
- Чейз и Кэмерон сдали? – спросил он.
Уилсон кивнул.
- После Триттера.
- Триттер сдал?! – Хаус захохотал. – Вот тебе и железный полицейский.
Уилсон пожал плечами.
- Похоже, он хорошо к тебе относится.
Хаус фыркнул.
- Похоже, все, кто хорошо ко мне относится, сдают меня гораздо быстрее остальных.
Он резко оборвал себя, видимо, пожалев о сказанном. Уилсон смотрел в пол. Усталость, волнение, антидот и алкоголь потихоньку брали свое. Перед глазами все плыло.
- У меня отпуск кончается, - сказал он. – Поехали со мной.
- Нет, - ответил Хаус, закрывая и пряча бутылку. – Но викодин ты мне выпишешь.
Уилсон протянул руку и, с трудом фокусируясь, сложил фигуру из трех пальцев.
- Во! – сообщил он и начал укладываться на кушетке.
Хаус усмехнулся, глядя на нелепую фигуру в идиотской одежде, которая так не шла Уилсону, подошел, потряс за плечо, заставил встать и подтолкнул в сторону спальни. Но Уилсона уже так развезло, что он не стоял на ногах, и Хаус, матерясь, почти на себе доволок его до кровати и сгрузил на нее, стащив с Уилсона ботинки. Потом вернулся в комнату, закрыл окно, потушил свет, и тоже отправился спать.
Хаус проснулся посреди ночи от ноющей боли в ноги. Неужели таблетка, принятая перед сном, перестала действовать? Через секунду понял, что дискомфорт доставляет нечто тяжелое, навалившееся сверху. Только тогда Хаус вспомнил эффектное появление ночного гостя.
- Уилсон, слезь с меня!
Уилсон никак не прореагировал на яростный шепот и продолжал сопеть ему в плечо, тогда Хаус сам спихнул с себя руку и ногу в задравшейся штанине. Сон пропал. Хаус сел на кровати, потер лицо, потянулся за баночкой и положил в рот еще одну таблетку. Черт бы побрал Уилсона!
Его внезапное появление потрясло Хауса. Если бы не змея и не хлопоты вокруг укушенного гостя, Хаус вряд ли смог бы скрыть волнение. Набирая в шприц лекарство, он увидел, как дрожат руки, и повернулся к Уилсону спиной. Хорошо, что тот сам находился под стрессом. «Поехали со мной!» Он чуть было не ответил «да».
«Поехали со мной!» - раздраженно бормотал он, передразнивая Уилсона, выбираясь из кровати и идя в другую комнату, служившую ему и гостиной и кабинетом.
Можно подумать, именно ради этого он забрался в эту чертову дыру, запутав следы – чтоб его разыскал Уилсон и сказал бы «Поехали со мной», будто бы приглашал на выходные порыбачить.
- А куда поехали? И зачем? – шипел Хаус в ярости.
Мотивы его побега были запрятаны глубоко внутри, оставив снаружи лишь вполне приемлемые обиду, неспокойную совесть и желание перемен. История с гибелью Эмбер встряхнула его слишком сильно. В жизни ему приходилось испытывать потрясения, и он предполагал, что закалился достаточно, чтобы уметь выстоять в любых обстоятельствах. Его сарказм – его оружие и способ защиты – создал ему славу непрошибаемого циника. Временами он и сам верил своей неуязвимости. Беда в том, что даже близкие, самые близкие, люди, наталкиваясь на эту его броню, начинали искренне считать, что он не способен ни на какие глубокие чувства.
Хаус вздохнул, глядя в абсолютную черноту ночи за окном. Где-то недалеко выли шакалы.
Среди близких людей он значил всего два имени. Одно из них, Стейси, было мысленно зачеркнуто жирной красной линией. Имя Уилсона было выписано твердым четким почерком – его собственным. Иногда он развлекался мысленными упражнениями и представлял, как выводит это имя, украшая вензелями, меняя начертание. Джеймс Уилсон. Джеймс. Джим.
Хаус отбросил окурок и тут же пожалел об этом. Завтра его найдет кто-нибудь из страждущих местных, выпотрошит оставшийся табак, смешает с какой-нибудь не менее вонючей травой и продолжит свой путь к саморазрушению. Впрочем, это его не касалось. Грег был твердо уверен, что каждый сам ответственен за свой выбор. Не все аборигены спивались и умирали от рака легких, так что не было никакой предопределенности в их судьбе. Но вот то, что он послужит неким звеном в этой цепи непрекращающихся деградаций, ему не нравилось.
Хватит, один раз он уже вызвал бурю там, где не предполагал.
Воспоминания о вечере в баре, где он напивался в ожидании, когда его мозг либо отключится, либо родит какую-нибудь идею, не оставляли его. Их с виду такая ненастоящая борьба с Эмбер за опекунство над Уилсоном имела на самом деле настолько серьезные мотивы, что, догадайся о них Уилсон, он бы перепугался до полусмерти и бежал бы от них куда подальше. Но он, как идиот, просто наслаждался повышенным вниманием к своей персоне. Пожалуй, он никогда еще не чувствовал себя лучше, чем в те дни, а Хаус никогда не чувствовал себя хуже. Он проигрывал. Беспощадная Стерва знала это, и даже иной раз позволяла себе великодушный жест: «не заметить» опоздания Уилсона, «не узнать» о левом походе в боулинг. Или приехать вместо него за пьяным Хаусом, чтобы отвезти домой.
Грег опустился на жесткий диванчик у стены и понял, что нужна еще одна таблетка. За ней нужно было тащиться в спальню, это означало подняться, преодолевая болевой спазм, и сделать три десятка шагов без трости, которую он забыл возле кровати. Сделать этого он не мог. В животе ощущался тугой комок, словно Хаус проглотил бейсбольный мяч, а мышцы на больной ноге так стянуло, что ногу было невозможно выпрямить. Он глухо застонал.
- Раньше ты их держал на тумбочке. Где они теперь?
При первых звуках голоса Хаус сильно вздрогнул и открыл глаза. Уилсон, помятый, все еще не пришедший в себя после длительного путешествия, стресса и лекарств, но с таким знакомым выражением лица стоял в дверях гостиной, привалившись к дверному косяку. Он горбился и не вынимал рук из карманов, смотрел исподлобья, но делал то, что делал всегда, когда Хаусу было плохо – помогал ему.
- Под подушкой, - коротко выдохнул Хаус.
Тумбочки у него не было.
Уилсон сходил в спальню, вернулся с таблетками и тростью и протянул трость Хаусу.
- Сколько тебе дать? – спросил он.
- Дай, я сам!
- Сколько? Одной мало?
Хаус выругался, но сил спорить не было, и он попросил:
- Две, - и снова откинулся на спинку дивана.
Уилсон открыл крышку баночки, высыпал на ладонь две таблетки викодина и всунул прямо в полураскрытые губы Хауса.
- Запить?
Хаус отрицательно помотал головой. Прошло несколько минут, прежде чем он почувствовал действие таблеток. Все это время Уилсон стоял у окна, как и он сам немного раньше, и всматривался в непроглядную темь.
- Сколько в день ты их принимаешь? – спросил он, наконец.
- А какое твое собачье дело?
Уилсон мельком пожал плечами.
- Хочу высчитать, когда кончится твой запас. Еще месяц-полтора?
Он повернулся.
- А потом что?
- А потом я примусь за многообещающее средство под названием «вырви глаз». Здесь это довольно популярная штука. Самое лучшее, что передоз вызывает мгновенный паралич дыхательных путей.
Уилсон стоял у окна, Хаус сидел на диване. Между ними была целая комната.
- Ну, как там родина? – спросил Хаус деланно бодрым тоном. – Президент все еще тот, у которого маленькая такая головка?
- Да, за три месяца ничего не изменилось. Кстати, Кадди замуж вышла.
И заметив, как дернулись вверх брови Хауса, добавил: «Шутка!»
- А ты? – спросил Хаус. – Все держишь траур или утешился в объятиях симпатичной пациентки?
- Пожалуй, утешился, - кивнул Уилсон, и с большим удовлетворением увидел, как у Хауса вытянулось лицо.
- Я вспоминаю Эмбер, - продолжал он, как ни в чем не бывало. – Часто. Это бывает больно, но обычно просто грустно.
Хаус продолжал смотреть на него во все глаза.
- Что? – спросил его Уилсон. – У меня никого нет. И с некоторых пор возникли другие причины, чтобы не спать по ночам.
Хаус молчал.
- Я беспокоился, Хаус. Вначале злился, ненавидел, потом понял, что злюсь на себя. Ты ни в чем не виноват, а я перевалил на тебя всю ответственность.
Джеймс говорил горячо, но глаза блуждали по сторонам.
- Я хочу, чтоб ты вернулся, - сказал он, остановив, наконец, взгляд на губах Хауса. Тот дернул углом рта и отвернулся. Нога затекла, хотелось вытянуть ее. Он зацепил тростью табурет и подтянул к себе. Не заметив его возрастающего беспокойства, Уилсон пересек комнату и уселся на табурет верхом, лицом к лицу.
- Ответь мне, - потребовал он.
Хаус смотрел в окно.
Уилсон пересек океан, и это было лучшим доказательством его дружбы, даже больше, нужды в нем. Но Грег не мог понять, что он сам чувствует сейчас. Несколько месяцев назад в своем самобичевании он дошел до дна. Искушение покончить со всем этим было очень сильным, и он раз за разом представлял себе свою смерть. Быстро и безболезненно. Хотя бы просто быстро. Опыт у него уже был, оставалось выбрать способ.
Его спасла Эмбер, ухмыльнувшись победно в одном из его видений. «Ты проиграл», - сказала она и всыпала в себя целую банку таблеток. «Ты проиграл», - сказала она снова и сунула в розетку нож. «Ты проиграл», - она медленно разрезала запястье.
Хаус очнулся в холодном поту. У него было ощущение, что он только что воспользовался одним из этих способов. Дрожащими руками вынул из банки таблетку и уронил ее. Шарил руками по кровати, пока в складках смятых простыней не нашел ее. Проглотил, не запивая, запрокинув голову назад, и только тут понял, что плачет.
Он винил себя. Он хотел искупления.
Тогда он и пошел к Триттеру, но тот не принял его глупой жертвы, хотя подсказал выход. В конце концов, полиция часто имела дело с перемещением лиц в разные уголки страны, и Триттер предложил уехать.
Такая мысль не приходила к Хаусу. Где-то на краю сознания жила убежденность, что его место рядом с Уилсоном, как и Уилсона – рядом с ним. И хотя Джим уже сделал выбор, выбросив его из своей жизни, Грег продолжал жить безумной надеждой, что все наладится. Хватило короткого мгновения – потухших, чужих глаз Уилсона, закрытой перед носом двери - чтобы понять: он действительно проиграл.
Но именно теперь он больше не хотел умереть. Точнее, умереть немедленно. Теперь внутри клокотал гнев. Он вынес бы дверь и избил Уилсона, если бы это что-то могло изменить. Хотелось трясти его поникшие плечи и кричать прямо в этот смятый скорбью рот: «Ты не прав! От меня нельзя отказываться, потому что я от тебя никогда бы не отказался». Вместо этого он развернулся и ушел. Уилсон отгородился от него дверью, Хаус отгородится океаном.
Так он очутился здесь, и сдыхал от скуки, тоски, от одиночества и воспоминаний. От понимания, что, сбежав так далеко, он не решил ни одной своей проблемы. От невозможности что-нибудь изменить, от ужаса, что ничего не изменится.
И если бы Хаус верил в бога, сегодня он вознес бы ему молитвы. Уилсон был рядом.
Пальцы коснулись его подбородка, и Хаус понял, что сидит с закрытыми глазами, опустив голову.
- Грег, – позвал Уилсон, как делал только в минуты наивысшей интимности, - я прошу тебя вернуться.
- Зачем?
- Потому что ты не можешь прожить здесь всю жизнь.
- Могу.
- Тебе нужны лекарства.
- Я их раздобуду.
- Но ты не можешь быть счастлив здесь! Ты же… ты гений! А растрачиваешь себя простой рутинной работой!
Хаус поднял на Уилсона тяжелый взгляд.
- Напрасно ты думаешь, что я здесь погибаю и только и жду, когда меня спасут. Я здесь по собственному выбору.
- Нет, не по собственному!
Взгляд Хауса стал ироничным.
- Кто же меня заставил, интересно знать?
Уилсон молчал, снова отойдя к окну. Хаус смотрел на его лопатки, проступавшие через ткань тонкой футболки. Он помнил Уилсона наглаженного, в костюме, помнил множество мелочей, которые были накрепко связаны в памяти с его образом. Галстуки, манера вздергивать бровь и стоять руки в боки, целый патронташ из ручек, торчащих из нагрудного кармана. Иногда казалось, он помнит нечто большее. В ушах вдруг раздавался хриплый шепот, учащенное дыхание и вздох на излете наслаждения. Хаус знал, что это его собственная фантазия о них с Уилсоном, о том, чего никогда не было, но все равно дергался от электрического импульса, прокатывавшегося по всему телу. Этим фантазиям было столько лет, что они давно не требовали ничего, кроме приятной разрядки в одиночку, но здесь, вдали от дома и от всего, что составляло его прошлую жизнь, они вернулись и донимали своей настойчивостью.
Уилсон обернулся, словно почувствовав его взгляд. Глаза их встретились. Хаус смотрел с непривычной открытостью и незащищенностью, от чего Уилсону стало больно. Он шагнул к Хаусу и вдруг, повинуясь порыву, прижал его голову к себе. Прошло несколько долгих секунд, прежде чем оба осознали, что чувствуют. Хаус вздохнул и, медленно подняв руки, обнял Уилсона за талию.
Сглатывая непрошенные слезы, Уилсон гладил Хауса по волосам, чувствуя, что тот вжимается в него все сильнее и сильнее. Не выдержав, Джеймс нагнулся и поцеловал его в макушку, оторвал от себя и поцеловал в лоб, в щеки, стоя на коленях, гладил лицо Хауса, до боли растирая ладонями. Грег не открывал глаз и словно застыл, но не отпускал Уилсона.
Отстранившись на секунду, Джеймс всмотрелся в зажмуренные веки и плотно сжатые губы и, коротко вздохнув, коснулся их своими губами. Через мгновенье Хаус ответил на его просьбу. Их объятия и поцелуи были жадными и сумбурными; то целуя, то прикусывая кожу, со стоном, с дрожью по всему телу, они наверстывали месяцы разлуки, прося прощения и прощая друг друга.
- Мне мало, - сказал Джеймс, когда они остановились перевести дыхание. – Ты мне нужен весь. Пожалуйста! Весь.
***
Ночь кончилась на вздохе и жарком шепоте, на стоне наслаждения, на просьбе, на мольбе о прощении, на ноте полного, безмерного, огромного счастья. Заснув и проснувшись, они так и лежали, вжавшись друг в друга, чувствуя нарастание возбуждения.
- Ляг на спину, - шепнул Уилсон и, лаская, дотронулся до Хауса, раздвинул ему ноги, добрался до яичек, сжал несильно, вызвав короткий всхлип, лизнул и поцеловал член, уже вставший и подрагивавший.
Он вобрал его в рот, сколько мог, и сделал несколько движений, и Хаус дотянулся до его головы, чтобы погладить или вцепиться в волосы, но уронил руку на покрывало, сминая ткань.
- Еще, - просил он.
Но Уилсон прошептал:
- Повернись на живот.
Хаус замер всего на секунду, затем, чуть заметно кивнув, исполнил просьбу. Уилсон, не веря сам себе, навис над ним и, решившись, осторожно раздвинул его ягодицы.
- Грег, я никогда… - начал он.
- Я хочу, - сказал Хаус. – Оближи пальцы.
Проникновение было шокирующим для обоих. В какое-то мгновенье Уилсон хотел сдаться и перестать мучить Хауса, но тот замычал и подался к нему, прижимаясь теснее.
- Давай! – простонал он, и Уилсон отбросил колебания.
Он делал все максимально осторожно, но вскоре волна острого наслаждения прошила его насквозь. Он входил и выходил почти на всю длину, и слышал собственное то ли рычание, то ли стон. Он слышал, как стонал и вскрикивал под ним Хаус. И оргазм вытряхнул из него душу, и он не сразу мог понять, что вцепился в бедра Хауса так, что свело пальцы.
Оба тяжело дышали. Опомнившись, Уилсон провел по животу Хауса рукой и натолкнулся на его собственную руку, сжимавшую член.
- Дай я, - шепнул он, и Хаус уступил.
Он кончил сразу и повалился лицом в подушку, и Уилсон навалился сверху, но тут же скатился и лег рядом, помня о ноге Хауса.
Еще несколько минут, чтобы опомниться.
- Пора вставать, - сказал Хаус. – Сейчас явится Форман.
И ухмыльнулся, глядя в округлившиеся глаза Уилсона.
– Я вас познакомлю.
Он сел на кровати и начал одеваться. Уилсон следил за ним.
- Когда у тебя кончается контракт? – спросил он.
- Через месяц. А что?
- Я мог бы остаться и помочь.
- А твоя работа?
- Я уволюсь. Если через месяц ты вернешься со мной.
Хаус натягивал штаны, все еще стоя спиной к Уилсону.
- Ну, Хаус? Что скажешь?
Хаус обернулся. В утреннем свете он казался утомленным, но больше не выглядел потерянным.
- Посмотрим. За месяц всякое может случиться. Тебя ночью змея укусила. Так что, если выживешь, я твой.
- Выживу! – пообещал Уилсон. – Ну, где там твой Форман?
КОНЕЦ
@темы:
слэш,,
Уилсон,,
Хаус,
-
-
15.02.2010 в 16:43-
-
15.02.2010 в 17:52-
-
15.02.2010 в 19:39-
-
15.02.2010 в 19:44- Похоже, он хорошо к тебе относится.
Хаус фыркнул.
- Похоже, все, кто хорошо ко мне относится, сдают меня гораздо быстрее остальных.
Он резко оборвал себя, видимо, пожалев о сказанном. Мыша, ну дай я тебя
-
-
15.02.2010 в 19:46овеществили идею "Хаус - врач без границ"?
в прах разметали семейный очаг?
а аборигены? ыыыыы *восторжена* хлещут огненную воду, бадяжут чо-то табаком, откликаются на кличку "форман", малярия, антисанитария, колониальные шлемы, плата натурой к дверям ... бунгало
и где-то вдалеке выли шакалы!!!
фиг с ней с австралией, походом к Триттеру
но прекрасен Хаус, желающий оказаться виноватым, жаждущий наказывать себя за все и еще за что-нибудь, мучиться чувством вины, потому что мучиться только чувством утраты и ощущением предательства не в силах
И что он эгоист, и что жалкий ревнивец, и самое паршивое – убийца. С последним утверждением Хаус никогда не соглашался
покорность Хауса как всегда оч. чувственная, и объяснение ее как всегда прекрасно и коротко: потому, что Хаус так хочет )))
вот тока предшествующая этому Ночь кончилась как-то быстро
Прошло несколько долгих секунд, прежде чем оба осознали, что чувствуют.
я ж должна выдернуть фразу, у вас пара обязательно есть в каждом тексте, что меня заставляют их искать, а потом перечитывать, вот в данном случае
спасибо, что не стали говорить, что именно они чувствуют, оставив ключевым "осознали", а чувства смешав )))))), чувствуют и все, отношения у них )))))
просьбы - ответы - мольбы - прощения
Он сказал, что увольняется, чтобы сохранить энтропию вселенной.
диалог с Триттером после этого я, кажется, уже пропустила, пришлось перечитывать, потому что на этом высказывании чтение вашего текста поделилось на две части: до замирания на этом предложении и после него (ну, если отбросить веселье по поводу самого словосочетания "энтропия вселенной")))))))
одна из любимый мной ассоциаций:
в 02х23 старый приятель Хауса (история с типа дочкой и тестом на отцовство) произносит G-mаn в сторону Хауса, т. е. Хаус и в юности уже аномально энергетичен )))), но это к слову
одной из вселенских )))))) функций Хауса является необходимость упорядочивания пространства вокруг себя, Хаус, в некотором роде, тот самый пи-человек из рассказа Альфреда Бестера, и G-mаn для друзей молодости )))
респектабельный Вилсон в Рэксэм Мэллор - Хаус как он есть, сельский врач )))
спасибо, мышь, красивый текст (врезки воспоминаний-размышлений, когда диалоги проведены через мысленное воспроизведение и получена укладывающаяся в стиль возможность увеличения числа компонентов диалога, перемежаются с резкой лаконичностью диалогов настоящего времени)
- Похоже, он хорошо к тебе относится.
- Похоже, все, кто хорошо ко мне относится, сдают меня гораздо быстрее остальных.
мятущийся Вилсон, идущий к музыке, которую играет Хаус
и Хаус, беззащитный перед ним
а Хаус - статуя свободы! (и я и не смеюсь совсем, а вот вы, подозреваю, как раз да)))))))
Шальная кошка, gaper
матка боска Ченстоховска, змилуйся над нами, над поляками, а над москалями, як собе хцешь! (извините, просто уже была вынуждена))))))
-
-
15.02.2010 в 20:56Давно ничего длинного и захватывающего не было
Спасибо
-
-
15.02.2010 в 21:48-
-
16.02.2010 в 04:21Читала, читаю, буду перечитывать.
У Уилсона и Хауса прямо какое-то Прощеное Воскресенье наступило
-
-
16.02.2010 в 18:12-
-
18.02.2010 в 21:58Только наилучшие впечатления, благодарность автору, осанна Музу, счастье предвкушения новых удовольствий, etc..
Да простятся мне мои впечатления за несколько месяцев "тайного" чтения.., но смолчать не могу - люблю и ценю этот "террариум единомышленников" не только за вкусность и живость творчества, но и, не в меньшей степени, за комментарии.
Истинное удовольствие даже просто читать (как телетеатр - то ты ощущаешь себя на одной стороне, то вдруг понимаешь, что правда-то - вот она здесь, у соседей, и эта спираль бесконечна..) .. ой, чой-то меня занесло, не ругайтесь.
А вот родился один вопрос, можно?:
и сдыхал от скуки, тоски, от одиночества и воспоминаний
хронологичность действий - это исключительно характер Хауса, т.е. скука- первостепенна, или просто легкий косяк в подборе хаусовских чувств? (еще раз прошу прощения)
-
-
19.02.2010 в 12:08И Хаус такой большой белый человек из-за Большая вода, гениальный пьющий доктор-нелюдим. Ох люблю я такие штуки-дрюки. Чтобы змеи с шакалами, и туземцы с танцами, и смердящие плохой соляркой выносливые джипы в жаркой пустыне, и любовь на походной койке...
В общем, Мыша, я ваша навеки
-
-
19.02.2010 в 17:46Ищще, а вы вопрос интересный подняли! Как грится: хааароший вопрос! Что в характере Хауса первостепенно.
Можно я вынесу его на главную? И там же отвечу.
-
-
19.02.2010 в 20:07Я - за любой кипиш, кроме голодовки!
С удовольствием понаблюдаю и поучаствую.