перевод от Smothered Hope

[g22112001]

Название: НУЛЕВАЯ ВИДИМОСТЬ
Автор: euclase
Перевод: Smothered Hope
Бета: Zavrja
Примечание: фик был переведен в подарок ко Дню Рождения Мыши Белой.

– Что ты делаешь?
Уилсон указал на ветровое стекло, по которому бесполезно елозили «дворники». Каждое движение сопровождалось глухим стуком, однако толку от них было немного – снег всё так же лепился к лобовому стеклу.
– Не могу так вести машину, – сказал он.
– Только не вздумай тормозить, – предупредил Хаус. – Остановишься – и вьюга накроет нас так, что останемся здесь навсегда.
Согнувшись в три погибели, он приник к стеклу, надеясь разглядеть, что творится снаружи. По радио как раз передавали метеосводку – что-то там о штормовом предупреждении, нулевой видимости и снежных заносах.
Уилсон включил задние «дворники» и нахмурился, когда щетки с трудом заскребли по ледяной корке. Нужно было очистить стекла еще двадцать миль назад, на заправке, но он надеялся обогнать снежную бурю, и поэтому решил не терять времени. Как оказалось, зря.
– Я не вижу дороги, следовательно, не знаю, куда еду. Зная мою удачу, вполне вероятно, что скоро мы окажемся в ближайшем озере.
Он нажал на кнопку обогрева стекла, затем протянул пальцы к печке – хотелось убедиться, что она работает.
– В это время года озера замерзают.
– И это дополнительная причина, почему я не хочу окончить свои дни посреди одного из них.
Хаус выудил из кармана мобильник и щелкнул крышкой.
– Подумаешь, буря. Не будет же она вечной. Главное, продолжай ехать, иначе застрянешь.
– Даже обсуждать не хочу.
– Как скажешь.
Уилсон посмотрел в зеркало заднего вида.
– Вроде бы, съехали на обочину, – сказал он. – Хоть бы никто в нас не врезался!
Он сбавил скорость и выключил двигатель.
– Господи, да не глуши ты его!
– Как только увижу снегоуборочную машину, сразу же заведу и поеду следом.
Естественно, вышеупомянутая техника тут же промчалась мимо, и всё что они могли сделать – это проводить её взглядом. Узкая полоса посредине шоссе была расчищена, однако слева и справа от неё выросли огромные сугробы, надежно отрезавшие их машину от проезжей части.
– Черт! – воскликнул Уилсон.
– Отлично...
Приунывший Уилсон повернулся к другу, который невозмутимо жал на кнопки телефона.
– Ну что?
– Батарея сдыхает, – натянуто улыбнулся Хаус.
– Как, ты забыл зарядить телефон? В такой ситуации?
– Это не апокалипсис. Это снежная буря. Которую мы бы уже миновали, если бы кое-кто не дергался, а спокойно ехал дальше.
– Я не могу ехать в таких условиях, Хаус.
– Тогда я поведу. Дай ключи.
– А если не дам?
– Ты представляешь хотя бы отдалённо, что такое смерть от переохлаждения? Отчеты судмедэкспертов почитай – сразу отпадёт желание смеяться. Давай ключи.
– Нет.
– Давай сюда.
– Сначала надо откопать машину. Иначе забуксуем.
Хаус расстегнул ремень безопасности и потянулся за ключами. Уилсон успел первым, выдернув их из замка зажигания, но тут же выронил, когда Хаус схватил его за рукав. Уилсон нагнулся, чтобы поднять связку, и стукнулся головой о руль.
– Ай!
– Глупо, – резюмировал Хаус, выпрямляясь на сидении.
– Это мои ключи, – ответил Уилсон, потирая ушибленную макушку. – Подождем.
– Кого? Супермена?
– Включу аварийку. Кто-нибудь заметит, что мы тут застряли.
– Мы в десяти футах от дороги.
Хаус взял лежавшую рядом с сиденьем трость и открыл дверь.
– Ты куда собрался?
– Не хочу здесь оставаться.
Снежный вихрь сразу же ворвался в салон. Уилсон в смятении смотрел, как Хаус вышел в бушующую мглу – без перчаток, без шапки, всего лишь в расстегнутом пальто, в кроссовках и с тростью.
– Хаус!
– Поймаю попутку, – голос Хауса было едва слышен сквозь снежную пелену и завывание ветра. – «Вольво», конечно, штука уютная, но я не намерен сидеть тут, постепенно превращаясь в грегообразную сосульку.
Он захлопнул дверь, и снежная пыль внутри машины осела, запорошив белым сиденья и приборную доску.
– Вот проклятье, – пробормотал Уилсон. Расстегнув ремень безопасности, он поднял воротник пальто, открыл дверь и вышел в метель.
***
– Хаус!
Обернувшись, Хаус прищурился от летящих в лицо снежных хлопьев. Он стоял, не шевелясь, поскольку элементарно не доверял тому, что видел перед собой: было трудно определить, что здесь движется, а что – нет.
– Вот так люди и погибают от того самого переохлаждения, которое ты так здорово живописал…
Съежившийся от резкого порыва Уилсон внезапно вынырнул из белой пелены. Хаус не сразу заметил, что тот стоит, облокотившись о капот автомобиля, и немало этому удивился. Он был свято уверен, что машина осталась за его спиной – на самом же деле, он прошёл несколько шагов вдоль нее, и теперь стоял в каких-то трех футах от переднего крыла.
– Давай вернемся в машину, – попросил Уилсон. – Там можешь орать на меня сколько влезет.
– Я слышу мотор, – заявил Хаус, и указал куда-то назад. – Вон там.
– А я слышу только ветер.
– Поэтому на тебя и нельзя положиться.
Хаус повернулся, чтобы уйти, но Уилсон поймал его за локоть. Оба напряглись и замерли, чтобы устоять под новым порывом ветра.
– Хаус, прошу тебя. Обещаю поиграть с тобой в *Шеклтона как только снег перестанет.
Уилсон сжал локоть Хауса, глядя на него сквозь налипшие на ресницах снежинки. Хаус упрямился до последнего, но уши уже начало ощутимо покалывать, за шиворотом было холодно и мокро от растаявшего снега, а ещё он чувствовал неприятную, влажную тяжесть в кроссовках.
– Ладно, уговорил.
***

Как только они забрались в автомобиль, Уилсон включил габаритные огни. Правда, Хаус сильно сомневался, что это поможет.
– Сидим в сугробе по самую задницу, – проворчал он. – И все благодаря твоим выдающимся водительским способностям.
– Может, прекратишь ныть? – Уилсон перелез на заднее сиденье.
– А что? Боишься, это будет последним, что ты услышишь?
– Перед тем как я тебя убью? Да.
– Чем ты там занимаешься? – поинтересовался Хаус.
Уилсон, разложив заднее сиденье, увлеченно рылся в багажнике.
– Ах да, как же я забыл, – закатил глаза Хаус, увидев большой пластиковый контейнер. – Нужно быть готовым к любым неожиданностям. Кстати, о неожиданностях: а не завалялось ли, случаем, в твоем тревожном чемодане что-нибудь спиртное?
– Завалялось. Что, ты порезался?
– Я имел в виду не медицинский спирт.
– Я в курсе, что ты имел в виду.
Уилсон просунул голову между передними сиденьями и передал Хаусу что-то теплое и мягкое – как оказалось, запасную пару перчаток.
– Мне этот цвет не идет, – сказал Хаус.
– Если тебе идет цвет обморожения, то ради бога, можешь их не надевать.
Хаус надулся, но все же послушно натянул перчатки. Уилсон, тем временем, снова нырнул в багажник, продолжая там что-то искать.
Он появился парой минут спустя, на этот раз вооруженный коротким одеялом, лопаткой и бумажным пакетом.
– На, держи, – он вручил Хаусу ключи от машины. – А я попробую откопать колеса и освободить выхлопную трубу.
– Тебе помочь?
– Ты не сможешь – сам знаешь, нога...
– Могу рядом постоять. Буду тебя подбадривать.
–Это меня вряд ли приободрит.
Хаус согласно кивнул:
– Ладно.
Хаус перелез на водительское место и расположился за рулем, позвякивая ключами.
Уилсон быстро обернул ноги Хауса одеялом, рассеянно подоткнув его со всех сторон. Хауса удивил этот жест, однако Уилсон выглядел абсолютно отрешенно – как воспитатель в детском саду, привыкший утирать сопливые носы по сто раз на дню.
– Как только я выйду, включишь фары, – проинструктировал Уилсон. – Только обогреватель при этом не должен работать, а то посадим аккумулятор. Если замерзнешь, мигни фарами, я вернусь и погреюсь вместе с тобой.
– Да, мамочка. А с тобой точно ничего не случиться там, снаружи, где столько – как, вы, люди, это называете… ах да, снега?
Уилсон не обратил на эту реплику никакого внимания.
– А что в пакете? – поинтересовался Хаус.
Уилсон глянул на бумажный пакет, который держал в руках.
– Кошачий наполнитель.
– Даже не буду спрашивать, с какой целью ты держишь в машине кошачий наполнитель, но если ты рассыплешь его сейчас, то к тому времени, как буря прекратится, здесь будет слой льда толщиной в три фута.
– Я не собираюсь сидеть здесь так долго.
– Ты же только что сказал, что не будешь вести машину в таких условиях.
– Правильно, не буду, – ответил Уилсон. – Я хочу раскопать сугроб, чтобы те, кто едет мимо, смогли увидеть наши габаритные огни, и рассыплю наполнитель, чтобы им было проще добраться к нам.
Хаус не мог поверить своим ушам.
– Ты собираешься рассыпать кошачий наполнитель для других людей?
– Заткнись и побереги силы. Мигни фарами, если замерзнешь.
– С радостью, – сказал Хаус. – Крикни, если встретишь там **Нечто.
Недовольно поворчав в ответ, Уилсон толкнул дверь, и вышел в завывающую вьюгу. Дверь захлопнулась, и Хаус поежился от мгновенно ворвавшегося в салон ледяного воздуха. Взглянув на смутный силуэт Уилсона, который двигался рядом с автомобилем, он включил фары, как и было велено.
***
Должно быть, он задремал на пару минут, но, к счастью, холод и боль в бедре разбудили его.
– Твою мать, – сердито пробормотал Хаус. Сколько же он на самом деле проспал? Потянувшись к переключателю, чтобы мигнуть фарами, он огляделся в поисках Уилсона.
Снежные комья хлестали в окна не под тем углом, что раньше. Раз так, рассудил Хаус, буря вскоре должна пройти мимо. В любом случае, смена направления ветра была хорошим знаком. Однако, вокруг стало значительно темнее – приближались сумерки. И Уилсона нигде не было.
– Твою мать, – повторил он.
Он открыл дверь и выбрался наружу, даже не потрудившись захватить свою трость.
***
– Уилсон!
Воздух был обжигающе холодным – куда холоднее, чем раньше, а ветер просто не давал вдохнуть. Теперь стало ясно, что они находились в самом эпицентре бури. Неизвестно, куда держал путь холодный фронт, но он развернулся в полную силу именно этом районе. Все еще валил снег, но порывы ветра мгновенно превращали хлопья в мелкую, обжигающе-колючую пыль, которая кружила повсюду. Кузов автомобиля совершенно не защищал Хауса – казалось, что адская взвесь попадает прямиком в его легкие.
– Уилсон! – снова позвал он, несмотря на то, что звук его голоса безнадежно тонул в этом воющем снежном хаосе. Он не видел даже сугроба, оставленного снегоуборочной машиной – ветер успел превратить всё вокруг в высокие, неровные дюны. Местность казалась искаженной до неузнаваемости.
Хаус опустил голову, чтобы защитить глаза. Ветер трепал штанины и заметал снегом кроссовки. Он медленно двигался вдоль заднего бампера, одной рукой цепляясь за автомобиль, и придерживая полы пальто другой. Снег и ветер хлестали в лицо, безжалостно обжигая глаза и щеки.
Уилсон как в воду канул.
Выругавшись в очередной раз, Хаус развернулся и пошел в обратную сторону. Ветер уже успел замести следы, оставленные им минуту назад.
Когда он добрался до капота, то обнаружил, что фары Вольво едва мерцают в тусклом снежном мареве. А еще он обнаружил Уилсона. Бесформенная груда – черное пальто и темные волосы, запорошенные снегом, – лежала на земле прямо под передним бампером.
Хаус почувствовал, как сердце резко подскочило куда-то к горлу, но тут Уилсон повернулся и посмотрел на него снизу вверх. Хаус выдохнул с облегчением, которое, впрочем, тут же сменилось раздражением.
– Я уж думал, ты никогда не придешь, – сказал Уилсон.
– Ты идиот. Что у тебя случилось?
– Я упал.
– А перчатки твои где?
Уилсон огляделся.
– Я… не знаю. Видимо, где-то под снегом.
– А зачем ты их вообще снял?
– В них я не чувствовал лед на покрышках. Было слишком темно, и я не видел, что делаю, – он указал на колесо и лежащий рядом пакет с наполнителем. – Я пытался привлечь твое внимание. Бросал камешки в лобовое стекло.
– Ну да, ну да. Идиот и есть. Что, в общем-то, далеко не новость.
– Я поскользнулся. Лодыжка. Кажется, я ее… – Лицо Уилсона исказила гримаса боли, когда он наклонил голову, указывая вниз дрожащей рукой.
– Заткнись, – сказал Хаус, – в следующий раз, когда тебя посетит блестящая идея бросать камешки, сделай милость – убедись, что это действительно камешки, и постарайся действительно бросать их.
Он посадил Уилсона на снег, затем зашел к нему за спину, чтобы помочь подняться.
– Хаус, тебе нельзя, с твоей ногой…
– Я сказал, заткнись, – Хаус взял Уилсона подмышки, и, не обращая внимания на вспышку боли в правом бедре, приготовился поднять его.
– Обопрись рукой о бампер.
Уилсон потянулся было к бамперу, но тут же с шипением отдернул ладонь. Он сжал руки в трясущиеся кулаки.
– Не могу. Слишком холодный.
Он поднес руку ко рту, пытаясь согреть дыханием заледеневшие пальцы.
Хаус стянул перчатки, взял голые руки Уилсона в свои и быстро потер. Пальцы Уилсона были холодны как лед и чувствительны к малейшему прикосновению. Скривившись от боли, он попытался отнять ладони, когда Хаус начал было надевать на его руку одну из своих перчаток.
– Я знаю, что больно, – сказал Хаус. – Но надо надеть.
– Тебе они нужнее.
– Скоро будем в машине, поэтому обойдусь.
– Хаус.
– Надень их, я сказал.
– Мне они не…
– Посмотри на меня, – твердо сказал Хаус. – Твоё сопротивление означает, что ты уже на грани переохлаждения. И то, что ты не смог почувствовать лед на покрышках, только подтверждает то, что обморожение началось уже тогда. Тащить я тебя не смогу, но нам нужно доставить твою задницу назад в машину до того, как ты окончательно потеряешь способность двигаться. Поэтому мне нужна твоя помощь. А теперь надевай чёртовы перчатки, и быстро.
– Ладно, – сдался Уилсон.

***
Брюки и пальто Уилсона промокли насквозь, также как и ботинки.
Хаус устроил его на переднем пассажирском сиденье. Когда он помогал другу снять пальто, оба чувствовали живительное тепло, идущее от автомобильного обогревателя. Но несмотря на повышающуюся температуру в салоне, Уилсона трясло. Его конечности не гнулись, губы были сжаты в тонкую страдальческую линию, а уши и щеки были мраморно-белыми, а не ярко-красными, что больше бы устроило Хауса.
– Снимай штаны, – скомандовал Хаус, бросая пальто Уилсона на пол за сиденье.
Уилсон беспрекословно подчинился, понимая, что ситуация слишком опасна, чтобы спорить. Он неуклюже боролся со своими джинсами, и Хаусу пришлось помочь, дернув штанины вниз. Комок мокрого денима приземлился рядом с пальто.
– Все снимай, – сказал Хаус, – Включая нижнее белье и носки.
– Холодно.
– Ага. Если будешь сидеть во всём мокром, то, конечно, согреешься.
Уилсон принялся стягивать вышеупомянутые предметы одежды. Его кожа была куда бледнее, чем хотелось бы Хаусу. Как только он разделся донага, Хаус укрыл его тем самым одеялом, что было извлечено из багажника ранее. Клацая зубами, Уилсон закутался как можно плотнее и судорожно вздохнул, пытаясь расслабиться.
– У тебя здесь есть какие-нибудь вещи? – спросил Хаус, перелезая на заднее сиденье. Он откинул крышку пластикового контейнера, в который выполнял функцию тревожного чемодана. – Уилсон, слышишь? Ответь мне.
– Д-д-должны быть где-то там.
Уилсона била дрожь. Это было лучше, чем если бы он не дрожал вовсе, но все же не являлось хорошим знаком. Хаус бегло изучил содержимое контейнера: вода, одеяла, фонарики, сухой паек и еще масса всякой всячины, над чем Хаус посмеялся бы в любой другой день, однако в данный момент всё это оказалось жизненно необходимым. Нашлась и одежда. Бельём Уилсон не запасся, зато возил с собой теплые спортивные штаны темно-синего цвета, пару плотных толстовок с капюшонами, и несколько пар носков.
Хаус перебрался вперед с охапкой вещей и двумя шоколадными батончиками.
Он помог Уилсону натянуть толстовку и сам застегнул пуговицы на его штанах – онемевшие пальцы Уилсона не могли справиться я с этой задачей самостоятельно.
– На, подкрепись, – Хаус надорвал обертку и протянул один батончик другу. – тебе нужен сахар.
– А сам? Ты тоже был снаружи и замерз.
– Себя я тоже не забыл, не беспокойся, – ответил Хаус. Он развязал кроссовки, снял мокрые, холодные носки, заменив их другими, обнаруженными в закромах Уилсона, и со вздохом вытянулся на водительском сиденье.
Они ели свои шоколадки в молчании, торопясь, пока они не растаяли под струёй горячего воздуха, идущего от работающей печки.
– Обогреватель не может работать вечно – аккумулятор долго не протянет, – шмыгнув носом, сказал Уилсон. Голос его дрожал.
– У тебя газет случайно не имеется? – спросил Хаус, доедая свой батончик и облизывая пальцы. Фантик он бросил на пол.
– Чего?
– Газет. Для окон, – пояснил Хаус.
Моргнув, Уилсон уставился на него. Должно быть, файлы в его голове никак не сходились.
«Не отогрелся ещё», – отметил про себя Хаус. К тому же, Уилсон никак не отреагировал на то, что он бросил мусор на пол… Возможно, он просто переутомился. А может быть, гипотермия была более серьезной, и это означало, что им необходимо добраться до больницы как можно скорее…
– Газета, Уилсон. Ну же, помоги мне.
– Ах, да. Посмотри в заднем кармане водительского сиденья.
– Хороший мальчик, – Хаус перебрался назад и дернул молнию кармана, обнаружив внутри ворох газет, которые Уилсон хранил там по одному богу известной причине. Хаус развернул газеты и взял из аварийного запаса изоленту.
– Что ты делаешь?
– Теплоизоляцию.
– Для чего?
– Для теплоизоляции, надо полагать.
– Я имею в виду..
– Как ты справедливо заметил, мы не можем держать печку включенной все время. Я заклею стёкла, а потом выйду на дорогу и попробую найти помощь, пока совсем не стемнело, – с возрастающим беспокойством он поглядывал время от времени за окно, где быстро сгущались сумерки.
Хаус начал приклеивать к окнам газетные страницы. А когда они закончились, в дело пошли пакеты для мусора, которые он разрывал ровные прямоугольники. Вскоре мутный вечерний свет просачивался в салон лишь сквозь маленький чистый квадратик посередине лобового стекла.
– Уилсон, говори со мной, – работая, он не забывал тормошить друга.
– О чем?
Голос Уилсона был сонным, и Хаус легонько пнул его сиденье, чтобы не дать ему заснуть.
– О чем угодно. Когда ты последний раз играл в снежки?
– Не помню.
– Еще как помнишь.
– Нам обязательно делать это сейчас? Я устал.
– Обязательно. Давай, колись.
– С Эмбер, – признался Уилсон. – Мы делали снежных ангелов.
– Господи Иисусе, я всего лишь пытался не дать тебе заснуть, а вовсе не стремился травмировать.
– Ты сам спросил!
– А в детстве, когда в последний раз на санках катался?
– С Дэнни.
– Так, все ясно. Мой план поболтать с тобой о погоде оказался паршивой затеей, – Хаус оторвал зубами полосу клейкой ленты, затем разорвал ее напополам. Обернув угол мусорного пакета вокруг ремня безопасности Уилсона, он закрепил его кусочком ленты.– Меняем тему. Что ты ел сегодня на завтрак?
– Я же при тебе ел, Хаус!
– Я забыл. Напомни.
– Омлет, – сказал Уилсон. – На завтрак у нас был омлет.
– Что ты в него положил?
– Его ты приготовил.
– Знаю, но я забыл.
– Ты такой забывчивый, – улыбнулся Уилсон. Глаза у него были совсем осоловевшими.
Хаус снова пнул сиденье и спросил громче:
– Уилсон, что было в омлете?
– А... Грибы. Жареные с луком. Эмбер любила делать такой.
Приподнявшись на переднем сиденье, Хаус принялся законопачивать автомобильный люк. Уилсон наблюдал за ним, сонно моргая.
– Хорошо, если удастся оторвать потом всё это, не повредив обивку, – пробормотал он.
Хаус разорвал пополам очередную полоску изоленты,
– Пришлешь мне счет.
Уилсон слабо усмехнулся и закрыл глаза.
– Эй! – рявкнул Хаус, толкнув его колено, чтобы разбудить.
Глаза Уилсона сразу же распахнулись. Пару секунд он выглядел потерянно, затем вопросительно уставился на Хауса.
– Нельзя спать, помнишь?
– Извини, – сказал Уилсон.
Хаус прилепил последний кусочек ленты. Когда он снова глянул вниз, глаза Уилсона были закрыты.
– Блин.
Он проверил пульс Уилсона – он оказался поверхностным и медленным. Протянув руку над коленями спящего, Хаус нащупал рычаг, регулирующий сиденье, и дернул его. Затем максимально опустил спинку сиденья, и, перебравшись назад, потащил за собой Уилсона.
– Что ты… – пискнул тот, вяло отбиваясь одной рукой.
– Нужно тебя согреть, – сказал Хаус, отбросив его руку и взяв подмышки, чтобы перетащить на заднее сиденье. – Хоть я и предпочел бы тебя остудить, в широком смысле этого слова.
Ему почти удалось подвинуть Уилсона самому, но в машине было тесно, и сильно болела нога, поэтому он обрадовался, когда тот пришел в себя настолько, что смог управлять собственным телом.
Когда Уилсона удалось уложить на заднее сиденье, Хаус укрыл его еще одним одеялом и подложил другу под голову вторую толстовку. Конечно, Уилсон не умещался на сиденье во весь рост, но, по крайней мере, так ему было легче сохранить тепло, да и ноги не касались холодного пола «Вольво».
– Держись, Уилсон, – произнес запыхавшийся Хаус, растирая ему предплечья и ноги.
– Хаус…
Хаус подышал на свои ладони, чтобы согреть их, затем просунул руки под одеяло и одежду Уилсона. Он осторожно растирал его грудь и живот, стараясь изгнать из него холод.
Он не станет. Ни в коем случае не станет раздеваться, чтобы использовать тепло собственного тела, сказал он себе. Только если от этого будет зависеть жизнь Уилсона.
– Ну же, Уилсон. Не отключайся.

***
Хаус с разочарованным вздохом закрыл телефон. Сети не было.
Он заметил, что выдыхает паром, и включил обогреватель. Это в последний раз, –сказал он себе. Аккумулятор вот-вот сядет.
Он сидел и размышлял, как выпутаться из этой глупой ситуации. А ситуация и вправду была – глупее не придумаешь. Цивилизованные люди, живущие в Нью-Джерси, не замерзают до смерти в своих машинах. Просто какое-то издевательство над эволюцией!
Хаус фыркнул и посмотрел на часы. Пять вечера – снаружи почти стемнело. Он вытащил несколько карманных фонариков из пластикового контейнера и разбросал их вокруг – то были маленькие энергосберегающие маячки, продающиеся коробками по 10-12 штук, поэтому их было не жаль. В отсветах фонариков салон Вольво выглядел как какой-то диковинный игрушечный домик, который Хаус, будучи ребенком, мог бы сделать у себя в спальне.
Ладно, не он. Допустим, Уилсон со своими братьями.
Хотя и это тоже вряд ли.
Ему и в самом деле было сложно представить, что кому-то может взбрести в голову соорудить в своей спальне шалаш из газет и мусорных пакетов, используя для его освещения дюжину дешевых фонариков. Видимо, их «шалаш» был первым в своем роде.
С заднего сиденья раздалось неразборчивое бормотание.
Хаус неохотно выключил обогреватель – машина так и не прогрелась – и перелез назад. Он сел Уилсону прямо на ноги, но тот, казалось, даже не заметил. Хаус чуть потряс его за плечо:
– Уилсон. Эй, проснись!
Вздрогнув, тот открыл глаза.
– Хаус?
– Все в порядке.
– Когда ты успел вернуться? Помощь нашел?
– Нет. Я еще не выходил.
Уилсон смотрел на него, как будто не мог сфокусировать взгляд.
– Почему?
– Темнеет слишком быстро, и снег еще не перестал. И нога болит.
– О…
– О?
– Да, «о». Сожалею насчёт ноги, – Уилсон вздохнул и закрыл глаза.
Хаус покачал головой, улыбнувшись уголками губ. Он снова проверил пульс друга. В этот раз он был чуть сильнее, но недостаточно сильным, чтобы Хаус мог расслабиться. Правда состояла в том, что он легко вышел бы в метель, посреди ночи с больной ногой – если бы был уверен, что с Уилсоном все будет в порядке.
Уилсон вздохнул, почувствовав пальцы Хаус на своей шее.
– Я могу выйти, – предложил он, все еще не открывая глаз. – Нашел бы ***таунтауна, и мы б его разделали.
– Таунтауны воняют, – сказал Хаус.
– Ага. А еще в третьей части звёздной саги мне бы не хотелось узнать, что ****Принцесса Кадди, на самом деле, твоя сестра.
Хаус коротко рассмеялся, а потом проверил зрачки Уилсона.
– В худшем случае превращусь в ***** Вендиго.
Уилсон скептически хмыкнул и моргнул, когда Хаус прикоснулся к его векам.
– Я не вкусный. Да и потом, рано пока думать о каннибализме.
Хаус снова выпрямился на сиденье, не обращая внимания, что сидит на ногах Уилсона, и устало вздохнул. Он потер глаза, затем потер ногу.
– Может, попробуешь уснуть?
Хаус отрицательно покачал головой.
– Почему?
– Я все равно и так засыпаю.
– Ты сильно вымотался, – сказал Уилсон. – Тебе надо поспать, Хаус.
– Нет, со мной все будет нормально.

***

Внезапно проснувшись, он поразился двум вещам. Во-первых, в машине было очень темно – видимо, маячки успели погаснуть. Он понятия не имел, сколько проспал, но на дворе уже определенно была ночь.
– Черт.
Во-вторых, ему было тепло. Откуда оно исходило, он понял сразу, когда попытался пошевелиться, но не смог. Оказалось, что он полулежит на заднем сиденье, а Уилсон – сто восемьдесят фунтов живого веса – спит на нем сверху.
Хорошая новость состояла в том, что Уилсону тоже было значительно теплее. Хаус проверил его пульс – сильный и четкий. Угроза гипотермии, похоже, миновала.
Плохой же новостью было то, что Уилсону что-то снилось, и это был явно не Хаус – об этом недвусмысленно указывала сильная эрекция. Одну руку, по большей части скрытую одеялом, он держал между ног, Хаус видел лишь голый локоть, двигающийся в сонном ритме. В темноте было не различить деталей, но Уилсон совершенно явственно мастурбировал; осознанно или нет – сказать было трудно.
Хаус смотрел, замерев от вида руки, едва заметно двигающейся под краем одеяла. Его первым инстинктом было вести себя как можно тише. Так или иначе, это не было настоящей мастурбацией – скорее, чем-то вроде лунатизма. Уилсон мог в любой момент перейти стадию быстрого сна и остановиться.
Его вторым инстинктом было двигаться – и, господи, делать это как можно скорее. Однако он не шелохнулся – наверное, не хватило силы воли.
– Уилсон, – тихо позвал он.
Тот едва слышно промычал что-то во сне.
– Уилсон, проснись.
Тот вытянулся, и Хаус напрягся, почувствовав, как пальцы Уилсона, сжимающие возбужденную плоть, скользнули по внутренней стороне его бедра. Уилсон приподнял голову и выдохнул, жарко и влажно, в изгиб шеи Хауса. По телу последнего прошла дрожь.
– Уилсон. Проснись. Сейчас же.
Хаус сжал его плечо довольно сильно, до боли, и Уилсон, конечно же, сразу открыл глаза. Он оторопело посмотрел на Хауса, и тот отвел взгляд, чтобы Уилсон смог сохранить достоинство, приходя в себя.
– Хаус?
– Привет. Вот ты и проснулся.
Уилсон не подал виду, что помнил то, что делал или что удивился, обнаружив себя лежащим на своём лучшем друге, а Хаус не подал виду, что смущен этим. В абсолютной тишине и темноте Уилсон сел и поправил на себе одеяло. Хаус был рад, что Уилсон проснулся, но ему сразу же стало не хватать тепла его тела. По его спине снова прошла дрожь, далеко не такая приятная, как в первый раз, хотя он ни за что никому в этом бы не признался.
– Который час? – спросил Уилсон
– Понятия не имею, – ответил Хаус. – Тебе лучше?
–Да. А тебе?
– Бывало и похуже.
– Телефон проверял? Фары и аварийку включал?
– Я только что проснулся.
– Тогда, может, нам надо…
Уилсон отбросил одеяло и перебрался на переднее сиденье – осторожно, будто бы опасался на что-то наткнуться. В слабом свете, проникающем из окошка в ветровом стекле, Хаус смотрел на него. В носках и теплых спортивных брюках, немного задравшейся толстовке, с растрёпанной причёской он выглядел не как Джеймс Уилсон, а как молоденький студент колледжа, которого спозаранку вытряхнули из постели – сонный, растерянный, двигающийся на полном автомате.
Уилсон забрался на водительское сиденье и уставился на приборный щиток так, словно инопланетяне посадили его в кабину неведомого летательного аппарата и ждут, что он доставит их домой. Отыскав ключи, которые Хаус оставил в подстаканнике, он попытался завести двигатель. Лишь третья попытка увенчалась успехом.
Хаус тоже перелез вперед и сел на пассажирское место.
– Вот это удача, – Уилсон коротко взглянул на него. – Я уж думал, аккумулятор сдох окончательно.
Он посмотрел на часы на приборном щитке.
– Почти десять. Похоже, буря прошла мимо нас.
– Наверное, – сказал Хаус, завязывая кроссовки. Он не слышал звуков машин, зато хорошо слышал ветер.
Уилсон наклонился вперед и попытался расчистить окошко на лобовом стекле. Хаус привстал, и начал срывать мешки для мусора и газеты везде, где мог дотянуться. Очистив окна, лобовое стекло и люк на крыше, он смял мусор в большой шар и бросил его назад. Затем оба подались вперед, посмотреть, что делается снаружи. Уилсон ладонью протер запотевшее стекло.
– Смотри, на небе звезды появились.
– Вижу.
Завязав кроссовки, Хаус взял пальто. Хорошо, что есть предлог выбраться из машины. Образ Уилсона, лежащего на нем сверху и занимающегося мастурбацией, ощущение его горячего дыхания на шее – он знал, что не сможет выбросить всё это из головы в ближайшее время. Лишь не видя его прямо здесь и сейчас, Хаус мог попытаться собрать все свои силы в кулак.
Захватив трость и перчатки, он открыл дверь прежде, чем Уилсон успел возразить.
– Будь осторожен… – сказал он, но Хаус сделал вид, что не услышал, и поспешно захлопнул дверь.
Оказавшись снаружи, он некоторое время вглядывался в освещаемое звездами окружающее пространство.
Было холодно. Тревожно холодно. Но, в общем-то, приятно. Хаус сделал глубокий вдох – ощущение было таким же острым, как от понюшки кокаина – и почувствовал трепет во всем теле. Воздух был свежим, все еще дул ветер, но хотя бы снег перестал. А тот снег, что лежал под ногами, был словно реголит на поверхности луны – ослепительный на фоне бархатной черноты ночи, и тусклый, словно подернутый дымкой там, где ветер создал новый рельеф.
Хаус надел перчатки и застегнул пальто до самого подбородка. Стояла абсолютная тишина. Налетел порыв ветра, но тут же стих, и Хаусу стало слышно собственное сердцебиение и малейший хруст снега под кроссовками.
Он повернулся, чтобы оценить, в каком состоянии пребывает «Вольво».
Автомобиль, да и всё вокруг него основательно занесло, но Хаус знал, в какой стороне дорога, и преодолел сугроб, который был ему практически по пояс. Проехать бы каких-то десять футов через обочину, проделанную снегоочистителем – и они были бы уже на проезжей части. Дорогу чистили, но, к сожалению, ветер не просто свел всю работу снегоочистителей на нет, но еще и усугубил ситуацию. Кое-где заносы покрыли дорогу полностью, сгладив малейший намек на то, что здесь когда-то была проезжая часть.
Помощь прибыла десять минут спустя, когда Хаус, шмыгая носом, стоял и смотрел на фары «Вольво», освещавшие снег каким-то потусторонним светом, словно это были полночные Рождественские огни под свежевыпавшим белым покровом. Хаус думал, что их машину можно заметить только глядя на нее сверху, при этом он не отрываясь смотрел на мигающий оранжевыми огнями грузовичок, притормаживающий прямо перед ним. Как хорошо, что он вылез наружу вовремя!
– У вас все в порядке? – крикнул водитель.
– Небольшие проблемы с машиной! – прокричал в ответ Хаус, жмурясь от яркого света фар.
– Вы не одни такие. Мы уже несколько часов подбираем застрявших – не знаю, как мы вас не заметили! – водитель махнул рукой в сторону кузова. – Могу отбуксировать вас в город!
– Спасибо, – сказал Хаус.
Он уже почти ощущал аромат горячего кофе, который ждет его дома.
***

Но отправились они вовсе не домой. Уилсон настоял, чтобы их доставили до Принстон-Плейнсборо и водитель снегоочистителя, как ни странно, с радостью согласился – видимо потому, что уважал врачей, решил Хаус. Фраза Уилсона «на тот случай, если потребуется наша помощь в скорой» была вишенкой на торте. К тому времени, как они подъехали к входу в отделение скорой помощи, водитель, казалось, был готов вручить каждому из них по медали.
– Удачи! – он помахал им рукой и отбыл, мигая оранжевыми огоньками.
– Хороший парень, – заметил Уилсон.
– Ну, если ты так считаешь...
Уилсон двинулся к дверям больницы, но когда Хаус за ним не последовал, остановился.
– Только не говори, что успел полюбить мороз.
– Вообще-то, успел, – ответил Хаус.
Уилсон недоверчиво хмыкнул.
– А мне бы обследование не повредило.
Хаус посмотрел на него.
– Лично я никаких опасных симптомов не вижу.
– Плохо переношу обморожения, – сказал Уилсон, дотронувшись до мочек ушей.
Хаус успел отметить, что они были красными, но, по его мнению, это не являлось показателем чего бы то ни было. Разве что того, что Уилсон сам по себе был очень светлокожим типом. Но вслух Хаус ничего не сказал. Пусть Уилсон получит помощь, какая там, как он думает, ему нужна, лишь бы не от него, Хауса.
– Спасибо, – тихо сказал Уилсон. – За то, что спас меня.
– Угу.
Уилсон поколебался, будто бы хотел добавить что-то еще, и Хаус вдруг испугался, что это будет что-то сентиментальное, или даже хуже – то, что он прекрасно знал о произошедшем в машине. Но в последний момент Уилсон все-таки передумал и исчез за дверью госпиталя без единого слова.
Хаус выждал достаточно долго, хотел убедиться, что его другом уже занялись коллеги, и только потом сам зашел внутрь. Но на самом деле он без проблем мог бы остаться снаружи. Здесь было совсем не так холодно, как на хайвэе, но, скорее всего, это было чисто психологическое: Хаус знал, что рядом есть место, где тепло, и туда можно уйти в любой момент. Поэтому замороженный, сверкающий бриллиантовым блеском мир в эпицентре бури начал вдруг казаться необычайно красивым сувениром – стеклянным шаром, в котором, если его встряхнуть, поднимается игрушечная метель… Но не в такой степени красивым, чтобы он захотел оказаться там снова. Он хотел кофе, он хотел спать, и хотел перестать думать об Уилсоне и его руке на собственном члене.
Он надеялся, что ему удастся осуществить все три желания, но все по порядку – можно начать с кофе, остальное приложится.

***
Он понимал, что спит, но был не в силах проснуться.
Отделение скорой помощи было местом, которое он часто видел во сне, несмотря на то, что бывал там лишь изредка. Те памятные эпизоды, когда его туда доставляли в качестве пациента – инфаркт, ранение, инсулиновый шок – должно быть, слишком врезались в его подсознание, открыв новую землю в географии его грез. Так или иначе, эти сны всегда были яркими и запоминающимися.
Сейчас в отделении было тихо и пусто. Странное освещение и низкие потолки наталкивали на мысль, будто Хаус на самом деле находился каком-то подвале.
Ничего хорошего.
Он знал, что это Уилсон, еще до того, как смог различить знакомые черты. Тело Уилсона было бледным и почти прозрачным – как тело вампира или как мрамор. Он лежал на каталке под яркими хирургическими лампами, но стоявшие рядом приборы рядом были выключены. Его откачивали, но все попытки оказались тщетными. Уилсон был мертв.
Хаус огляделся в поисках какой-нибудь простыни, чтобы прикрыть его, но не нашел, поэтому воспользовался занавеской.
Смерть Уилсона не вызывала у него печали. Нет, это была не скорбь. Это был вызов.
– Ему уже ничем не поможешь, – произнёс он.
Но на самом деле, помочь было можно. Тело Уилсона невредимо. Все, что ему нужно – это тепло.
Хаус взял его руки в свои и стал растирать, пытаясь согреть холодную плоть. Сначала медленно, потом более энергично, поднялся к плечам. Растер ноги и ступни, живот и грудь, добрался до лица, но Уилсон так и не стал теплее.
Значит, нужен другой подход. И как можно более неcтандартный. Собственно, нестандартные решения – и есть конек Хауса.
Он нагнулся и поцеловал Уилсона в губы.
Это ощущалось не как поцелуй, а как чисто клиническая процедура. Тем не менее, Хаус целовал с энтузиазмом, прилагая все усилия, чтобы пробудить тепло в этих податливых, неподвижных устах.
Убедившись, что поцелуй не помогает, он вскарабкался на Уилсона и, не чувствуя ничего, кроме странной отрешенности, начал снимать с него одежду. «Это тоже является частью реанимационных мероприятий» – твердил во сне его разум. – «Это то, что необходимо сделать». Он бросил на пол одежду и соприкоснулся с кожей Уилсона. От холода по телу мгновенно прошла дрожь. Он вытянулся, стараясь закрыть его собой полностью. По странной логике сна, ему это удалось: Уилсон был почему-то меньше, чем в реальной жизни, он стал маленьким и хрупким. Хаус же излучал тепло, словно какой-нибудь супергерой.
Но отдать своё тепло тоже не получилось. Хаус почувствовал отчаяние, причём, даже не оттого, что тело Уилсона по-прежнему оставалось холодным. Он был растерян, возбужден, не в состоянии найти (или, если угодно, завершить) необходимый контакт. Уилсон был холодным, безжизненным, мертвым грузом. Он ни на что не реагировал. Не прикасался к нему его в ответ. Не шевелился.
– Некрофилия, – прошептал чей-то голос.
– Ничего подобного, – твердо ответил Хаус.
В этот момент декорации сменились, и Хаус вдруг оказался в раздевалке, сидящим на полу душевой и сжимающим Уилсона в объятиях. Оба были голыми, горячая вода хлестала из душа сверху, пар клубился вокруг, но Уилсон, как и прежде, был холодным. Кипяток, теплые руки Хауса, горячий воздух – ничего не помогало.
Хаус сжимал его в объятиях как любовника, прильнув к нему и раскачиваясь, будто бы баюкая его в своих руках – но Уилсон был холоден. И безнадежно мертв.
Хаус был готов поцеловать его, трахнуть его – всё что угодно, ВСЁ – лишь бы вернуть его к жизни, лишь бы вдохнуть в него тепло. Но, видимо, уже и правда слишком поздно.
Оказалось, что вокруг находится множество людей, которые стоят и смеются над ним – врачи, заходящие в раздевалку, медсестры, уборщицы, даже его собственная мамаша Блайт Хаус. Кадди, Форман, все-все-все.
– Хаус, чем это ты занимаешься? – спросила Кадди тоном, который Хаус особенно ненавидел.
Но разве не понятно?

Неужели им не понятно?..


***

– Эй.
Чья-то рука прикоснулась к его плечу, и Хаус мгновенно проснулся. Пару секунд он не мог сообразить, где находится. Его бросало то в жар, то в холод.
– Тебе что-то снилось, – сказал Уилсон.
– Извини, – ответил Хаус чисто автоматически, хоть и не знал, за что именно извиняется. Сновидение испарилось, оставив чувство унижения и дискомфорта.
– Ты как?
– Нормально, – произнёс Хаус, всё так же на автомате. Он потер кулаками глаза и огляделся. Оказалось, что он сидит на раскладном кресле в диагностической. За окном было темно, и в кабинете тоже. Мерцал только монитор компьютера, да ещё тусклый свет сочился из коридора. Он понятия не имел, который час, да и если на то пошло, какой сейчас день. Ясно было только, что время уже давно перевалило за полночь.
Он взглянул на Уилсона и отметил, что тот все еще был одет как в машине – в спортивные штаны и толстовку. Правда, ботинки сменил на пару кроссовок. На мочках его ушей, как и на указательном и среднем пальце правой руки, белели крошечные кусочки пластыря.
– Все-таки обморожение?
Уилсон дотронулся до своих ушей.
– Пройдет через пару дней.
– Я раньше не знал, что у тебя так бывает.
– То появляется, то исчезает, – пожал плечами Уилсон – Сейчас вот появилось.
Теперь Хаус обратил внимание еще на несколько деталей. Волосы Уилсона были влажными, и это означает, что он принимал душ. Но на лице лежала тень – значит, он не брился.
– Ну, теперь-то, я полагаю, ты готов отправиться домой?
Уилсон кивнул почти виновато.
– Отлично, – Хаус взял прислоненную к креслу трость и поднялся на ноги, –Можешь завтра позвонить Кадди и сказать, что мы берем выходной, а заодно объяснить, по какой причине мы пропустили сегодняшнюю конференцию.
– Я?
– А кто же еще. Именно ты во всем виноват. Если бы не вел себя как идиот и спокойно ехал бы дальше через бурю, мы бы не застряли.
Вместо того, чтобы возразить, Уилсон снова кивнул.
Хаус подозрительно прищурил глаза.
– Хочешь сказать, ты с этим согласен?
– Конечно, – с честным видом ответил Уилсон.
Хаус не поверил ему ни на йоту.
***
Уилсон вызвал такси, но им удалось заполучить машину только лишь после того, как они пообещали водителю накинуть пятьдесят баксов сверху. Улицы были в ужасном состоянии, поэтому никто не хотел выезжать за ними.
Но дороги были еще и пустынны, что в итоге развеяло опасения таксиста попасть в аварию. Он ехал по скрытой глубоко под снегом разделительной полосе всю дорогу до дома.
Хаус смотрел на пустые улицы, вглядывался в метель. Он не хотел разговаривать с Уилсоном. Не хотел даже смотреть на него. Во всяком случае, не здесь – на беззащитном заднем сиденье такси. Они ведь были только вдвоём – водитель не в счёт. В машине было очень тихо. Пугающе тихо – и Хаус был уверен, что Уилсон попытается с ним заговорить, но тот молчал. «Должно быть, слишком устал», – подумал Хаус. Они оба устали.
Хаус отвлеченно размышлял, сможет ли он когда-нибудь сесть с Уилсоном в один автомобиль после того, что случилось. Или это психологическая травма на всю жизнь? Может быть, стоит попросить доктора Нолана выписать ему какую-нибудь справку – он сунет ее в лицо Уилсону, да только тому не будет до каких-то там справок никакого дела.
Нет, это не вариант.
Когда они подъехали к дому Уилсона, тот одарил благодарного водителя обещанными чаевыми.
– Спасибо, и будьте осторожны на дороге!
Он медленно стал подниматься по заснеженным ступенькам с Хаусом на прицепе.
– Не упади, – предупредил Уилсон.
– Здесь не скользко.
– Все равно… смотри под ноги. Сегодня нам уже один раз повезло. Не стоит испытывать судьбу.
– Почему? Ведь новый день уже, считай, наступил.
Но Хаус был осторожен. Ступени и правда не были скользкими – снег лежал на них толстым слоем – но завтра утром, когда по ступенькам пройдется множество людей, здесь точно будет скользко. Утрамбованный, чуть подтаявший снег даже опаснее льда, и Хаус в очередной раз порадовался, что у него имеется предлог не ходить завтра на работу. Скользкие ступени – что может быть опаснее для инвалида, передвигающегося с тростью?
Уилсон отпер дверь, и Хаус, держась на безопасном расстоянии, проследовал за ним в темную квартиру. И сразу же ощутил запах Уилсона – и чуть-чуть Эмбер – но в основном Уилсона. Это был теплый запах, который возвращал его к уютным вечерам с хоккеем по телевизору и китайской едой. И этот запах испарился за секунды – буквально в тот момент, когда за ним закрылась дверь. Просто Хаус успел к нему привыкнуть за то время, что прожил здесь.
Уилсон собирался лечь спать немедленно, и, как только снял кроссовки, отправился в спальню. Но Хаус не желал идти в постель. Он не хотел, чтобы его сон возвращался. Новых снов он тоже не хотел, потому что знал – они всё равно будут об Уилсоне.
– Хаус?
– Скоро пойду. Посижу тут немного, – сказал он, потянувшись за пультом.
Уилсон не стал спорить и пошел спать. А Хаус растянулся на диване и принялся переключать каналы.
Как обычно, ничего интересного не показывали. В итоге Хаус остановился на канале погоды, где шла передача об ураганах.
«Эти передачи всегда одинаковые», – подумал Хаус. Самонадеянные люди, строят свои дома и жизни в самых уязвимых частях планеты только для того, чтобы притвориться шокированными и несчастными, когда эти самые жизни оказываются разрушенными.
«В таких же уязвимых частях мира, как Нью-Джерси», – прошептал кто-то в его голове.
«Ну да, конечно», – ядовито возразил ему другой внутренний голос. – «Всем известно, что Нью-Джерси притягивает бури как магнит. Какими надо быть дураками, чтобы жить здесь?
Хаус впал в странно медитативное состояние, глядя на быстро сменяющиеся картинки ураганов и их последствий. Он попытался представить себя в Новом Орлеане – там, где они впервые встретились с Уилсоном. Что было бы, накрой их тогда ураган? Цеплялись бы они друг за друга также отчаянно, во время сегодняшней снежной бури?
Это было еще до инфаркта, когда он играл в баскетбол и лакросс, а Уилсон участвовал в забеге на Кубок Америки. Они были сильнее и моложе, они могли смело встретить любую опасность и преодолеть любую преграду. Они бы могли выдержать бурю и натиск стихии. Они бы отважно спасали чужие жизни, вместо того чтобы волноваться о том, что с одним из них может случиться беда.
Тогда они были просто двумя людьми. А сейчас казалось, что они стали чуть более несовершенными, будто бы в чем-то незавершенными. И один брал от другого некие недостающие ему частички, черпал необходимые силы. Подобно двум игральным картам, опирающимся одна на вторую, и служащим крышей шаткому карточному домику, они удерживали друг друга хоть и не в очень стойком, но зато почти вертикальном положении.
«Но только потому, что быть врозь куда хуже, верно?»
– Черт, – Хаус взял пульт и выключил телевизор. Иногда он просто ненавидел канал погоды.
Гостиная вновь погрузилась во тьму, но через окно проникал свет уличного фонаря.
Хаус встал и подошел к окну. Сверкающий под светом звезд мир, холодный, гладкий и совершенный, казался сюрреалистической картинкой. Снегоочистители еще не добрались до аллеи, и скорее всего в ближайшие несколько часов не доберутся.
Интересно, сочтет ли кто-нибудь его сумасшедшим из-за его желания выйти и поиграть в снегу. Когда он был маленьким, родители ему такого не позволяли. Во всяком случае, ночью. А днём всегда находились ребята, которые его всячески доставали – дразнились, задирали, закидывали снежками.
Но сейчас-то ему никто бы не помешал. Взрослые могут идти гулять, когда захотят – хоть днем, хоть ночью. Он мог бы попытаться начертить ровный круг из собственных следов на девственном снегу, или лежать в сугробе, делая снежных ангелов под огромными зимними звездами – все спят, никто ничего не увидит. Заметили бы только утром, решив, что это дети, или шутники-бездельники, которым невдомек, что значит трудиться весь день, не покладая рук.
И все же, он не мог этого сделать. Он не мог выйти на снег в одиночку, без посторонней помощи. Только с Уилсоном, и то, если бы ему удалось добиться своего и уговорить его выйти.
«Разве ты не всегда добиваешься своего?» – поинтересовался голос.
Нет, не всегда.
Лжец.
Хаус кивнул сам себе. Да. Да. Да.
Хаус отвернулся от окна и захромал по направлению к своей спальне. Хватит уже этого бреда. Он имеет право устать. Имеет право спать и не видеть снов. Он пройдет через это один, он делал так всю свою жизнь.
Он понял, что стоит перед дверью спальни Уилсона только тогда, когда его рука коснулась гладкого дерева дверной ручки. И в этот же момент осознал, что уже слишком поздно поворачивать назад. Уилсон все еще не спит, и он точно знает, что Хаус стоит у его двери. Уилсон будет ожидать от него каких-то действий, но что он должен делать? Как ему это понять в одиночку?
– Как глупо, – тихо сказал он.
И когда через пару секунд дверь отворилась, Хаус нисколько не удивился.
Уилсон ничего не сказал. Просто кивнул, будто бы соглашаясь с чем-то. «Да, это глупо. Но это нормально, потому что всё так и есть».
– Ты тогда не спал? – спросил Хаус. – Я имею в виду, в машине.
– Проснулся, как только ты произнес мое имя. И я не был смущен этой ситуацией.
– Вот и хорошо, – кивнул Хаус в ответ.
– И это… тебя нисколько не беспокоит?
– Почему тот факт, что ты не был смущен, должен как-то беспокоить меня?
Что-то в выражении лица Уилсона изменилось. Он, казалось, просиял и почти что улыбнулся.
– Позвоню утром Кадди, – сказал он. – Объясню, почему мы не придем на работу.
Он подвинулся, пропуская Хауса в комнату. Этот жест был таким простым и естественным, словно почти ничего не значил. Но он значил очень много, и они оба это знали.




Прим. перев.:

*Эрнест Генри Шеклтон – известный исследователь Антарктики.

** «Нечто» (The Thing) - персонаж одноименного фильма Джона Карпентера. Полярники сталкиваются с существом с другой планеты, которое убивает обитателей станции и приобретает облик своих жертв.
***Таунтаун - ездовое животное, обитатель покрытой снегом и льдом планеты Hoth из саги Джорджа Лукаса «Star Wars»
**** Уилсон снова проводит параллель с сагой «Star Wars», в третьей части которой главные герои, а вместе с ними и зритель, узнают, что принцесса Лея приходится родной сестрой Люку Скайуокеру.
*****Вендиго - злой дух, персонаж фольклора североамериканских индейцев.