[g22112001]

СЦЕНА ИЗ СУПРУЖЕСКОЙ ЖИЗНИ

В честь дня рождения Smothered Hope. Хоуп, поздравляю! В этот радостный день желаю всем нам побольше твоих переводов.

Супружеская жизнь накладывает множество обязательств. Хаус понял это, едва они с Уилсоном съехались не под предлогом «доктор просил последить», а потому что такова была логика их взрослых отношений. Эта же логика заставила их поставить в спальню Уилсона двуспальную кровать и перевести отношения на еще более взрослый уровень, настолько серьезный, что вскоре стало вполне привычным просыпаться от сонного толчка в бок и невнятного бормотания: «Хаус, подъем!» Ну, или от поцелуя, если у Уилсона хорошее настроение. Или от откровенного собственного торчка, который можно тут же счастливо удовлетворить, стянув с Уилсона пижаму.
Однако все эти радости несколько смазывались кое-какими ограничениями, появившимися одновременно с пачкой презервативов и баночкой любриканта в тумбочке. Одно из них имело отношение к еде, другое было связано с неистребимой манипулятивной сущностью Уилсона.
Что касалось еды, то Хаусу больше не позволялось питаться, как попало. Собственно, и раньше Уилсон ворчал, когда он набивал живот полуфабрикатами и прочей ерундой. Но теперь битва за здоровый образ жизни приобрела маниакальные черты. Чтобы слопать приличный хотдог, приходилось оглядываться на дверь.
Если же говорить о второй проблеме, то обойти ее так же просто не получалось. Ибо она в прямом смысле укладывалась в рамки постели. С того самого момента, как Уилсон понял, как много значит для Хауса секс с ним, он тут же превратил его в систему поощрений и наказаний. И это было весьма эффективно. А также болезненно и несправедливо, с точки зрения Хауса.
- Ну что опять я сделал?! - вполне понятная реакция, когда твои чресла, предвкушая удовольствие, стоят по стойке смирно, а источник искомого удовольствия с хмарой физиономией поворачивается к тебе спиной.
Уилсон знает, как дожать человека. Он молчит. И Хаус вынужден вслух перебирать свои грехи в поисках верного ответа. К чести Уилсона, он никогда не лезет в его работу. Но все, что касается отношений… Или здоровья… А хуже всего – признания вины и извинений.
Ты должен раз в неделю звонить матери. Ты не должен дразнить соседей. Ты должен улыбаться консьержу. Ты не должен увиливать от обязанностей по дому. Дыхни – по какому поводу пил без меня? Я не понял, что это за таблетки? У тебя ведь нет пациента, где тебя носило?
Через пару месяцев Хаус почувствовал себя в клетке.
- Я так не могу, - сказал он Уилсону. – Ты не моя мамочка и не моя жена. А если б и был ею, я бы от тебя уже сбежал. Хватит меня воспитывать!
И Хаус переехал в свою спальню. Формально он из нее и не выезжал, конечно, но и ночевал всего пару раз, пытаясь доказать Уилсону, что не слишком-то зависит от его бледной задницы. Похоже, настала пора более решительных действий.
Понятно, что любой нормальный мужик способен недельку продержаться без секса. Способен и больше, что Хаус знал по себе. Без секса, без домашних блинчиков, без глаженых рубашек. Впрочем, рубашки Уилсон гладил ему редко. Так что почти ничего не изменилось.
Ну, подумаешь, утром вместо теплого бока рука нащупывала холодную простыню. Ну, будило его теперь раздражающее пиликанье будильника, а не Уилсон, тыкающийся носом куда попало. Хаус жил без этого и еще поживет. Хотя становилось уже невмоготу. И, как видно, не ему одному.
Они сошлись утром для переговоров на нейтральной территории – кухне.
- Ты меня все время пилишь, - предъявил претензию Хаус.
- Я забочусь о тебе, - возразил Уилсон.
- Ты манипулируешь мной с помощью секса!
- Я ищу лучший способ воздействия.
- Переговоры подразумевают взаимные уступки, - сообщил Хаус, глядя на распахнутый ворот его пижамы.
- У меня с собой список требований, - ответил Уилсон, облизывая губы.
-А если я приму их, ты отпустишь заложника? – спросил Хаус, чувствуя напряженность в паху.
- Я уже принял душ, - с сомнением сказал Уилсон. – Но если ты подпишешь…
- У тебя ручка есть?
….
- Хаус, - спросил Уилсон, приняв душ во второй раз, - скажи мне честно. Ты продержался две недели. Чего тебе больше всего не хватало? Секса, нормальной еды или, может быть, интеллектуальной беседы?
Хаус задумался.
- На самом деле, - удивленно произнес он, - больше всего мне не хватало твоих нотаций. Возникло ощущение, что я никому не нужен. А это ранит мое самолюбие. Ну, а тебе чего не хватало? Наверняка наших безумных ночей?
- Нет, - покачал головой Уилсон, - это странно, но мне не хватало наших стычек. Было такое чувство, будто меня лишили родительских прав.
Он взял со стола бумажку с договором.
- Пожалуй, кое от чего я могу тебя освободить.
- То есть я могу иногда надавать Чейзу по заднице?
- М-можешь. Не в прямом смысле, конечно.
- И пиццу могу есть?
- По субботам.
- И убью соседскую шавку, которая нам под дверь нагадила.
- Хаус!
- Ладно, пусть живет. Что еще тебе нужно, чтобы мы могли снова трахаться?
Уилсон вздохнул.
- Знаешь, ты иногда бываешь невероятно, непостижимо, шокирующе прямолинеен!
- А ты просто зануда! – сказал Хаус.- Но, в общем, мне подходишь. Когда завтрак?
- Когда извинишься перед соседом за то, что пнул его собаку.
- Я же говорю: зануда!
Оба ухмылялись. Порядок был восстановлен.

КОНЕЦ