фик "...есть любовь"

[g22112001]

Название: .... ЕСТЬ ЛЮБОВЬ
Автор: мышьбелая
Пейринг: хилсон
Рейтинг: NC-17
Жанр: POV Чейза (то есть глазами Чейза)
Саммари: Вилсон живет с Сэм, Хаус – с Кадди


Не было никаких резких слов. Не было претензий, ультиматумов. Я бы знал. Эти двое никогда не могли поссориться так, чтобы об этом не узнала половина госпиталя. Кулаком распахнуть дверь, захлопнуть ее в гневе так, что трещит деревянная рама, ор на весь коридор:
- Мать твою, Хаус! Что ты себе позволяешь!
- Мать твою, Уилсон, катись к своим больным!
Пышущие гневом красные лица, сверкающие глаза. Мячик, брошенный вслед с такой силой, что в гипсокартоне остается вмятина. Размашистый шаг, растрепанные волосы, поджатые губы. Эти вспышки, казалось, хранили их дружбу, давая выпустить пар, который всегда накапливался, слишком уж разными они были.
А теперь… у меня ощущение, что кончилась какая-то поразительная история – и совсем не так, как ожидалось. Я мог себе представить, как мы стоим у могилы Хауса, и скорбный Уилсон кидает последнюю горсть земли, слишком часто Хаус балансировал на грани. Я мог представить, как Уилсон уходит в другой госпиталь, потому что ему посулили повышение, а он карьерист. Но чтобы оба зажили семейной жизнью? Не знаю, почему я удивляюсь. Может, потому, что у самого не сложилось. Несмотря на постоянные попытки Уилсона завести отношения с женщинами… Несмотря на стойкое нежелание Хауса заводить какие бы то ни было отношения… Они были созданы друг для друга. Так мне кажется. Может, господь чуть-чуть ошибся, наделив обоих мужской внешностью. А может, это типа испытания… В общем, они подходили друг другу.
А теперь почти не видятся. Уилсон не читает Хаусу морали, Хаус не бегает к Уилсону за вдохновением, они не стоят вместе на балконе и не обедают вместе в столовке. И вроде, так и надо. Наше отделение работает, как обычно: мы то дуреем от безделья, то включаемся в бешеную гонку, пытаясь опередить болезнь. Но что-то неуловимо изменилось. Я спросил ребят, и Тауб вдруг сказал:
- Глаза.
- Чьи?
- Хауса. Они больше не синие.
- Это и раньше случалось, - возразила Тринадцать. – Синий цвет…
- Они теперь никогда не синие, - упорствовал Тауб.
Тут вошел Хаус, и все уставились на него, пытаясь разглядеть перемену. И Хаус, конечно, бросил колкость, а потом швырнул на стол папку с историей болезни. Лично я для себя понял, что из глаз Хауса ушел не цвет, а свет. Ну, или что-то подобное. В них по-прежнему были ум и его всегдашний сарказм, но что-то, что придавало им особую яркость, ушло. Может, я преувеличиваю или впадаю в пафос.
Форман сказал:
- Все должны двигаться вперед, Хаус не исключение.
Я был бы счастлив вернуть старые времена. Понимаю, что это невозможно, поэтому отправил резюме в десяток госпиталей. Подальше отсюда. Некоторые вещи мне не кажутся движением вперед. Например, когда предают настоящую любовь.
Мне пришло три ответа, одно предложение я принял. Эта рождественская вечеринка в Принстоне была последняя для меня. Хаус и Уилсон впервые на моей памяти были каждый со своей женщиной. Две счастливые пары, тошно смотреть. Лиза Кадди с балкона поздравляла персонал, Хаус стоял рядом с бокалом. Под бой часов Уилсон внизу в холле целовался со своей женой. Не он один, конечно, но Хаус, похоже, смотрел именно на них. Смотрел, пока Кадди не повернула его голову к себе. Она тоже хотела внимания.
Веселье продолжалось, я выпил больше, чем собирался, и бродил среди танцующих, горланящих людей. Хотелось влезть на тот же балкон и выкрикнуть какую-нибудь гадость. Чтоб все - разом – замерли, открыв рот, кто от ужаса, кто от восхищения. Как это раньше удавалось Хаусу.
Лиза Кадди, великолепная в своем абсолютном счастье, сияла. Она что-то рассказывала хрипловатым сексуальным голосом окружавшим ее мужчинам в неуместных здесь костюмах – наверняка спонсорам – и заливисто хохотала, откидывая голову. Хауса рядом не было, но он никогда не любил шумные сборища. Да и нога, вероятно, давала себя знать.
Уилсон с женой, держась за руки, выбирались из толпы в сторону лифтов.
- Трахаться повел, - сказал у меня над ухом Тауб, провожая их взглядом.
- А где твоя жена? – спросил я невпопад.
- В дамской комнате. Был бы у меня свой кабинет, я бы тоже, знаешь…
Я кивнул и двинулся за Уилсонами, черт его знает, зачем. Не лекцию же им прочесть о неуместности сексуальных действий на рабочем месте. Думаю, в моей голове соединились два факта: я не видел Хауса и предполагал, что он наверху, и я видел Уилсона, который тоже собирался наверх.
В лифт набился народ, кабина останавливалась на каждом этаже, так что по лестнице я взобрался на четвертый этаж только чуть-чуть позже Уилсонов. Вокруг было абсолютно пусто, все веселились внизу.
Сэм была сильно на взводе и начала лезть к мужу в штаны, пока он еще возился с ключом. Пьяный Уилсон хихикал и жался, они ввалились в дверь, а я пошел к Хаусу. Придумал, что надо, наверное, попрощаться. В его кабинете было темно, но Хаус был там, на балконе, в одной рубашке, и смотрел в сторону освещенной двери кабинета Уилсона. Там были подняты шторы. Я хорошо представлял, что он видит.
Внезапно Хаус резко отвернулся. Я испугался, что он повернется и увидит меня, но он только сгорбился и опустил голову. Так прошло несколько секунд, потом женский голос произнес:
- Отдохни милый.
- Сходи за шампанским, - попросил Уилсон.
Он вышел на балкон и замер.
- Хаус? – спросил он после долгой паузы.
- Санта Клаус, – ответил Хаус, выпрямляясь. – Веселого Рождества.
- Спасибо, - все еще растерянно ответил Уилсон и, наконец, подошел ближе. – Ты один?
Хаус обернулся, как бы проверяя, и я отступил назад.
- Да, - с непонятным вызовом ответил Хаус. – Я один. А ты?
- Мы с Сэм… - тут до Уилсона дошло, и он произнес уже почти трезвым голосом: - О боже, ты видел?
- Трахаться в собственном кабинете – как это пошло! – заявил Хаус.
Последовало молчание.
- Ну, тебе это никогда не мешало, - сказал вдруг Уилсон.
- Я никогда не трахался в своем кабинете. Я трахался в твоем.
- Ну, да, лучше не гадить, где живешь, - пробормотал Уилсон.
Хаус ударил его. Без замаха, просто врезал по носу. Уилсон взвыл и схватился за лицо.
- Это, - закричал Хаус, выделяя каждое слово, - всегда было больше, чем просто трах! Всегда было больше! А ты гад, Уилсон! Гад и… трус.
Он развернулся и пошел к себе. Прятаться было поздно, он все равно бы меня увидел, но Уилсон вдруг крикнул:
- Хаус!
И перепрыгнул через перегородку. Рубашка у него на груди была в темных каплях крови, он тянулся, ловил руку Хауса, а тот не давался, выдергивал, но хотя бы не пытался уйти.
- Пожалуйста, - попросил Уилсон, подойдя совсем близко. – Я не хотел.
Он встал прямо перед ним, но Хаус отвернулся.
Он потянулся рукой к его лицу, но Хаус дернулся, как лошадь, которую пытаются взнуздать.
- Пожалуйста, - повторил Уилсон.
Тогда Хаус посмотрел ему в глаза.
- Чего ты хочешь? – спросил он.
Уилсон ответил так тихо, что я не расслышал. Но понял.
Они протиснулись в балконную дверь, целуясь так страстно, будто это последний поцелуй перед казнью или концом света. Но я уже успел спрятаться. По правде говоря, меня трясло от шока и возбуждения. Я бы не стал подсматривать, но времени хватило только на то, чтобы выскользнуть в комнату диагностики. Секунду я боролся с собой, но все-таки сдался и выглянул.
Они стояли у стола. В полумраке белели их рубашки, слышались приглушенные стоны, я видел, как отчаянно дергает Уилсон пряжку ремня на брюках Хауса, как они упали вниз, как Уилсон опустился на колени, и Хаус запрокинул голову. Я видел, нечетко, но все же, как торопливо, жадно облизывает Уилсон член Хауса, как вбирает его в рот. Как толкается вперед Хаус, вцепившись Уилсону в волосы.
Я дышал так шумно, что они бы обязательно меня услышали, если бы сами не дышали и не стонали так же громко.
- Джим?
Жена Уилсона не нашла его и звала, желая знать, когда будет продолжение банкета.
Парочка в кабинете замерла. Уилсон поднялся, крепко обнял Хауса и так они стояли, пережидая опасность.
- Джим? – еще раз поинтересовалась Сэм, видимо, выглянув на балкон и никого не увидев.
Она еще что-то пробормотала, затем стукнула, закрываясь, дверь. Я скорее увидел, чем расслышал, как тихонько засмеялся Уилсон. Он был все еще одет, и Хаус задрал на нем рубашку и начал целовать соски. Я представил это щекочущее, острое чувство, пробивающее до самого паха, когда партнер втягивает твой сосок в рот и прикусывает зубами.
- А!
Я слышал этот вскрик и на секунду испугался, что кричу я сам. Уилсон в руках Хауса изогнулся назад. Хаус расстегивал его брюки.
У меня пылало лицо, я сжимал зубы до скрипа и хватался за промежность. Я не хотел дрочить. Не сейчас, потом, когда буду прокручивать в памяти каждую сцену, каждый момент, каждый уловленный вздох.
Вещи со стола полетели веером на пол. Никто уже не думал об осторожности. Я молил бога, чтобы Сэм отключилась спьяну, иначе… Мысли путались. Уилсон лежал животом на столе. Я видел, как Хаус растягивает его ягодицы в стороны, как мнет их, и представлял эти жесткие, сильные пальцы на своей заднице.
Он сказал:
- Верхний ящик.
Уилсон потянулся и подал ему тюбик и пакетик. Быстрым движением Хаус натянул презерватив и смазал Уилсона и себя.
Я видел, как тяжело им дается начало. Сколько они не были вместе? Хаус чуть подавался вперед, всего на миллиметр, и застывал. Еще чуть-чуть. Еще. Уилсон то поднимался на локтях, то снова ложился грудью на стол и стонал протяжно, как стонут беременные во время схваток.
Наконец, Хаус вошел. Я понял это по тому, как он притянул к себе Уилсона, приподняв над столом, еще теснее прижимаясь к нему. Теперь движения стали безостановочными. Я слышал, как соприкасаются их тела, слышал глухие шлепки, видел, как сотрясается стол. Мне показалось, что это было слишком жестко. Хаус не входил, а вбивался в задницу Уилсона, словно стараясь причинить дискомфорт, словно наказывал. Я чувствовал его гнев. Мне хотелось кричать непристойности. «Я тебя трахаю! – доказывал Хаус. – Я на тебя имею право." И я шептал: «Да! Да! Да!»
Внезапно Хаус остановился и потянул Уилсона со стола. Тот вначале не понял, что от него требуется, но Хаус толкнул его спиной вперед и, уложив на спину, задрал ему ноги. Их поза, теперь еще более непристойная и возбуждающая, позволила мне разглядеть лицо Уилсона. Слабый свет с улицы освещал его блестящие глаза, закушенные губы, которые вдруг открывались в быстрой полуулыбке-полугримасе. Он часто проводил по губам языком. Он выглядел возбуждающе, развратно, желанно.
Хаус разодрал на нем рубашку, и Уилсон лежал перед ним, совершенно обнаженный. Хаус помедлил, прежде чем войти, окидывая взглядом принадлежащее ему – только ему! – поле боя. Сегодня он был победителем и в знак этого положил ладонь на живот Уилсона. Он гладил его тело, проводя ладонью от шеи до паха, а Уилсон принимал ласку, закрыв глаза. Я видел его член, возможно, налитой до боли. Уилсон хотел прикосновений к нему, он приподнимал бедра, но Хаус не дограгивался до него.
- Хаус, - простонал Уилсон. – Возьми его.
Тот покачал головой.
- Пожалуйста! Трахни меня!
Снова отказ.
Уилсон застонал.
- Прости меня! – просил он, задыхаясь. – Прости, прости, прости!
Хаус кивнул. Он взял его член в руку, провел по всей длине, пряча в кулаке головку, затем нагнулся и взял в рот. Я слышал, как всхлипнул Уилсон, принявший этот знак своего прощения. Голова Хауса двигалась вверх и вниз, и Уилсон стонал все выше и дышал все чаще. Хаус выпустил его изо рта и сделал несколько последних движений рукой. Уилсон кончил вскриком, который сам же и заглушил, закрыв лицо руками.
Хаус секунду смотрел на него, потом подтянул к себе поближе и легко вошел внутрь. Несколько сильных, размашистых движений, и Хаус кричит без звука, запрокинув голову, широко открыв рот. Мускулы его напряжены, пальцы стиснуты на бедрах Уилсона. Его сотрясает судорога. Я чувствую, что кончил тоже, не удержавшись.
Им надо несколько минут, чтобы прийти в себя. Хаус помогает Уилсону встать. Они ищут, чем вытереться. Они целуются, уже без той неистовой страсти, что вначале, просто спокойно и благодарно. Я вижу, как они одеваются, как Уилсон обнаруживает, что на рубашке не осталось ни одной пуговицы, и прыскает от смеха. Хаус запахивает на нем рубашку на манер халата, секунду задерживая объятия, и в этом движении… в этом движении нежность.
Уилсон приглаживает волосы, трет лицо руками, как бы стирая следы поцелуев. Он готов и смотрит на Хауса вопрошающе. Тот кивает и подталкивает к двери. Уилсон выходит.
Спустя минуту Хаус тоже уходит.
Я стою в темноте диагностической, все еще не в силах прийти в себя. Я видел! Я видел то, что дало мне надежду на собственное счастье. Полчаса назад я стоял на руинах чужой любви, захваченный опустошением. А теперь… Я смотрю туда, где призрачные тени в моем воображении все еще предаются неистовой страсти. И, если Бог есть любовь, я видел самое потрясающее, самое сильное, самое истовое священнодействие.

КОНЕЦ